Россия и мусульманский мир № 12 / 2013 - стр. 17

Этот дизайн освящен идеями не чиновника Филиппова, а великого А. Солженицына. Последний вошел в отечественную историю как исполинская, но противоречивая фигура. Здесь невозможно раскрыть эту проблему, и я отсылаю читателя к двум фундаментальным, но, по сути, взаимоисключающим исследованиям его исторической роли и наследия (Сараскина, 2008; Сарнов, 2012). Для моего анализа важно то, что поздний Солженицын в своем идеале приближался к концепции «Православие. Самодержавие. Народность». Он переключился с критики «Красного колеса» и Октября 1917 г. на критику Февраля 1917 г. и либерально-демократического компонента российской истории. В пространной статье, опубликованной в 2007 г. в правительственной «Российской газете» по случаю 90-летия Февраля, он изъяснился предельно четко: «В ночь с 1 на 2 марта Петроград проиграл саму Россию – и больше чем на семьдесят пять лет» (Солженицын). Так российский антибольшевистский кумир санкционировал разрушение Февраля 1917 г., который российской демократией рубежа 1980–1990-х годов воспринимался как матрица либерально-демократической революции 1991 г.

Солженицын стал идеализировать Российскую империю в качестве образца «суверенной» российской истории еще раньше. В 1990-е годы он писал: «Россия перед войной 1914 г. была страной с цветущим производством, в быстром росте, с гибкой децентрализованной экономикой, без стеснения жителей в выборе экономических занятий, было положено начало рабочего законодательства, а материальное положение крестьян настолько благополучно, как оно никогда не было при советской власти. Газеты были свободны от предварительной политической цензуры (даже и во время войны), существовала полная свобода культуры, интеллигенция была свободна в своей деятельности, исповедание любых взглядов и религий не было воспрещено, а высшие учебные заведения имели неприкосновенную автономность. Многонациональная Россия не знала национальных депортаций и вооруженного сепаратистского движения…» (Солженицын, 1995, т. 1, с. 345). Россия и монархия, согласно Солженицыну, сохраняли величие и в годы Первой мировой войны, но были преданы в Феврале экономической, политической, культурной и религиозной элитой.

Эти идеи Солженицына были подхвачены политтехнологами и идеологами Кремля. В. Никонов, развивая солженицынский приговор либеральному Февралю 1917 г., расставлял все точки над «i»: «Всех будущих министров объединяла принадлежность к Земгору, ВПК, прогрессивному блоку. И все они, как потом выяснилось, состояли в масонских ложах… В свержении власти императора сыграли роль и внешние силы… К моменту революции Россия была готова в военном и экономическом отношениях к успешному продолжению военных действий… Голод и разорение России зимой 1916 / 1917 гг. не грозили, хлеба хватало, промышленность росла… Если выявить социальный слой, в наибольшей степени приближавший революцию, то им окажется интеллигенция… В подготовке революции приняло участие большинство российских политических партий в спектре от октябристов до большевиков. Решающую роль сыграли либералы… Легитимацию перевороту дала Дума… Временное правительство разрушило российскую государственность» (Никонов, «Российская газета», М., 16.03.07).