Россия и мусульманский мир № 11 / 2010 - стр. 15

Запад смог (не без потерь) развести труд и игру, высокую и массовую культуру, творческий поиск и подражание, созидателей и потребителей. Неимоверными усилиями научной и творческой элиты к середине 1960-х годов СССР догнал, а кое в чем опередил Запад. Но это был прорыв в главной, с позиции баланса сил на планете, но узкой, с социальной точки зрения, социальной сфере. Советские руководители, ослепленные идеей мирового коммунизма, постепенно теряли самое ценное, что двигало этот процесс: фундаментальную науку и среду ее обитания. Они, охотно публично общаясь с «творческой интеллигенцией», заперли выдающихся ученых в секретных городах, тем самым закрыв канал их общения с миром и трансформации их выдающихся открытий в гражданскую продукцию и изделия ширпотреба. Именно эта узость «фронта прорыва» и жизнь государства и населения страны за счет продажи ресурсов сыграли критическую роль в нарастании разрыва между СССР и Западом. Власть предержащие, все более мобилизуя фундаментальную науку на поддержание ядерного паритета и погружаясь в международные авантюры (война в Афганистане, «работа» военных советников в Африке и на Ближнем Востоке), постепенно утеряли всякий интерес к развитию науки и высшей школы. А в нашем «вертикальном» государстве это означало посадить их на голодный паек. Открытие в середине 1970-х годов границы для бегства самых талантливых и «неудобных» довершило дело. Ирония нашей истории: если строительство гражданского общества в 1980-х годах с трудом, но происходило, и к рубежу 1990–1991 гг. мы по развитию общественного участия на местном уровне почти сравнялись с Европой, то технико-технологическая модернизация почти не двигалась. Как сказал один известный российский ученый, «мы проспали информационную революцию».

Противостояние государства и академического сообщества проходит красной нитью сквозь всю историю России. Из двух ресурсов власти – знание (умение) и насилие, обеспечивающих мощь государства, российская правящая элита всегда выбирала последнее. Насилие совершалось над природой, людьми, над наукой и самим эволюционным ходом истории. Прав был В.И. Вернадский, когда еще 100 лет назад писал: «Русская умственная культура в XIX и начале XX века может считаться созданием общественной самодеятельности. Государственная организация большею частью являлась враждебным ей элементом». Временами «столкновения между требованиями достойного человеческого существования и навыками русской бюрократии принимали трагический характер». Это было закономерно, так как, с одной стороны, научная мысль, порождая рефлексию и свободомыслие, всегда ослабляла авторитарную власть, а с другой – ей в погоне за сиюминутными амбициями всегда казалось проще и понятней в очередной раз мобилизовать нескончаемые, как представлялось ее идеологам, человеческие и природные ресурсы, нежели вкладывать средства в дорогостоящую и потенциально «подрывную» науку. Не случайно поэтому антиинновационным духом неприязни к отечественной науке был пропитан весь верхний слой российской бюрократии. Но если нет института науки, то в конечном счете неминуемо сгинет и суверенное государство, так как суверенитет разрушается параллельно с деградацией науки. Поэтому верно высказывание, что «отношение государства к науке есть наиболее точное выражение подлинных взглядов власти на будущее страны…».