Размер шрифта
-
+

Россия и мусульманский мир № 1 / 2015 - стр. 28

Формирование иерархий начинается с момента принятия решения, когда выясняется, кто обладает личными качествами и состоянием, необходимыми для того, чтобы отправиться в дальнюю дорогу. Это решение предопределяет, кто будет кормильцем, а кто иждивенцем, кто при всех повышенных рисках получит больше символических и моральных бонусов и как в будущем распределятся роли и статусы в семье и общине. В зависимости от наличия средств и навыков выезжающий выбирает между стратегиями индивидуального поиска счастья или же, чаще, включения в сети. Внутри сетей каждому отводится определенное место и налагаются строгие ограничения на любые проявления самостоятельности. Сеть является посредником между человеком и технологиями, она дает ему деньги на первые шаги, она его охраняет и страхует, она объясняет, какие действия ему следует совершить. Социальная сеть, которая ведет человека по проторенной колее, дает гарантии и утверждает привычный порядок отношений, воспроизводит собственные формы господства и подчинения между старшими и младшими, мужчинами и женщинами, первопроходцами и последователями, «шустрыми» и «ведомыми». Парадоксальным образом технологии и инфраструктуры глобализации для многих оказываются способом воспроизводства и даже усиления локальных практик и убеждений.

Следует также заметить, что сеть, определяющая, что и как должен делать каждый из ее участников, усугубляет стигматизацию последних в качестве «нелегальных мигрантов» и «гастарбайтеров». Попадая в сеть, человек сразу оказывается в той социальной нише, которая заранее задает набор обязательств и прав, символов и идентичностей. Выходец из Центральной Азии, которого старший родственник или знакомый сажает в самолет, затем везет к месту работы и т.д., обречен быть «мигрантом» – других путей у него практически не остается.

И наконец, переселение народов. Выше говорилось о том, что этот процесс приводит к изобретению и взращиванию новых гибридных культурных форм и типов. При этом конструирование и материализация этих форм и типов происходит через выстраивание иерархий, приписывание к определенным – высшим или низшим – позициям в общественных классификациях, применение целого набора правил и техник признания и исключения. В частности, в этих процессах отсылки к «культуре», «религии» и «расе» – по отдельности или в различных совместных комбинациях – превращаются в необходимый атрибут выделения «мигрантов» в отдельную категорию движущихся людей.

«Мигрант» – это тот, кто обязательно наделен признаками «чужого»25. «Чужими» являются его физический облик, вера и религиозные практики, культурные привычки. Выходцы из Центральной Азии, будь то с европеоидными или монголоидными чертами лица, таким образом, становятся в глазах многих политиков, особенно националистического лагеря, «черными»; центрально-азиатским культурам, которые почти полтора столетия переживали масштабную модернизацию внутри Российской империи и Советского Союза, приписывается чуть ли не первобытная или феодальная архаичность; центральноазиатский ислам, который только-только заново воссоздается после атеистической эпохи и несет на себе печать эклектики и внутренней противоречивости, с точки зрения и консерваторов, и либералов, уже выглядит как часть гомогенной «мировой угрозы», которую они нередко приписывают исламу в целом. Дискурсивная расиализация, культурная и религиозная стигматизация, которой подвергается значительная часть перемещающихся между странами людей, оказываются условиями вхождения в новую среду постоянного движения. Новые обобщающие идентичности и унизительные клички легитимируют, пусть даже негативным образом, совершающееся перераспределение пространства. При этом наделение тем или иным правовым, профессиональным или классовым статусом ставится в зависимость от культурных и биологических характеристик. Эссенциализация последних усиливается и выходит с уровня отдельных стран и регионов на глобальный уровень.

Страница 28