России верные сыны - стр. 73
Равнодушным взглядом он окинул зеленеющую долину и уходящую в голубую даль дорогу. Дорога была в это утро пустынной, но одна чернеющая точка привлекла внимание царя. Потом точка чуть увеличилась и стала величиной с муху. Вернувшись к столу, Александр взял зрительную трубу и снова подошел к окну.
В зрительную трубу он хорошо разглядел дорогу, поднимающуюся в гору, кусты придорожного шиповника и солдата на гнедом коне. Солдат был в гусарском мундире.
Вдруг на лице Александра Павловича явилась знакомая Волконскому язвительная усмешка.
– Гляди, – сказал царь и передал трубу Волконскому.
Припав к стеклу, Волконский хорошо рассмотрел гусара, – день был жаркий, гусар сдвинул кивер на затылок, расстегнул мундир…
– Здесь… перед моими окнами, – лицо Александра приняло страдальческое выражение.
– Ахтырского полка… – качая головой, едва выговорил Волконский.
– Узнать, какого эскадрона! Наказать! Строжайше! И кто эскадронный командир!
Волконский бросился к дверям.
Эта неприятная случайность совсем расстроила царя.
Он сел в кресло, жалостно вздохнул и, откинув голову, долго сидел неподвижно, уставившись взглядом в потемневшую роспись потолка.
Он оживился только тогда, когда ему доложили о Воронцове.
Михаил Семенович Воронцов, по своему рождению, по высокому положению его отца и дяди-канцлера, бывал не раз приглашен к высочайшему столу. Михаил Семенович нравился Александру как образованный и тонкий собеседник, но Воронцов понимал, что если бы такие знаки внимания участились, – это испортило бы его отношения со старшими чином генералами и придворными.
Впрочем, сегодня он догадывался о причине приглашения.
До замка Петерсвальд было около двадцати верст. Воронцов взял с собой адъютанта, – на этот раз это был Можайский, с которым он не успел потолковать после его возвращения от Чернышева. Воронцов с любопытством слушал рассказы о польских делах, о Чернышеве, которого он считал ловким и смелым, но довольно бесчестным человеком. Но его не столько интересовали дела государственной важности, сколько рассказ Можайского о Грабнике и графине Грабовской, о странном обществе, встретившемся в замке, о патриархе тамошней шляхты князе Грациане Друцком-Соколинском.
– My dear friend – мой дорогой друг, – назидательно произнес Воронцов, – от добра добра не ищут. – Затем снова перешел на английский: – Зачем было ехать к Чернышеву, когда у меня вам хорошо служить? Товарищи вас любят, характер у вас ровный и способности немалые… Ах, какой странный век, странные, непоседливые люди!.. Ну, еще что примечательное приключилось с вами в дороге?