Романтический эгоист - стр. 21
Остается только заговорить с девушками:
– После смерти я надеюсь перевоплотиться в тебя.
Или с юношами:
– Здесь наблюдается страшная писечная утечка.
А потом воспользоваться этим мгновением вечности (то есть улыбаться, лежа на полу и впиваясь в целую стаю ртов).
воскресенье
Лучшая фраза недели, как это нередко случается, принадлежит Анджело Ринальди[84]: “Роман – это не что иное, как переход из безвестности в забвение, не более того”.
понедельник
Подведем итоги: я люблю Клер, но она не хочет меня видеть; Пенелопа хочет меня, но я больше не хочу ее видеть. С тех пор как мою последнюю книгу перевели тут и там, я все время в разъездах. Употребляю фанаток в ночных клубах. Культивирую в себе интересную горечь, которая служит мне разменной монетой. Вместо того чтобы признать, что мне повезло, я все время жалуюсь. Ненавижу всех, кто хоть в чем-то на меня похож. Мир представляется мне безликим, потому что я бываю только в аэропортах и на дискотеках. На всем земном шаре фоном служит одна и та же песня. Глобализация проявляется прежде всего в музыке. Земля превратилась в танцпол. В этом дневнике я описываю новое явление: всеобщую дискотекизацию мира. Недавние исследования показали, что дискотека занимает первое место в списке развлечений – и трат – 18—24-летних (оставляя далеко позади кино, театры, концерты… и книги).
вторник
Клер сделала аборт, не предупредив меня. Я попытался дозвониться в клинику, но дежурная медсестра сказала, что не имеет права сообщать имена пациенток. Навестить ее нельзя: сегодня в 15 часов эмбрион был высосан в небытие, откуда он, собственно, и не должен был выходить. Как помириться с женщиной после всего того, что я ей устроил? Можно ли причинять ей такую боль под тем лишь предлогом, что любишь ее слишком сильно, чтобы сделать ей ребенка?
среда
Писать значит ждать: писатель, словно киноактер между двумя эпизодами, частенько просто сидит на стуле и ждет своего выхода.
четверг
Лилль бай найт. Капюсина говорит:
– Я как японский футон – состою на треть из латекса, на треть из волоса, еще на треть из хлопка.
Я, пожалуй, впервые встречаюсь с девушкой, которая хвалится тем, что она кровать.
Девушка объясняет мне, почему Ролан Барт не дурак:
– Он пребывает в дифракции на субъективном уровне.
Слава богу, на ней майка с глубоким вырезом! Еще с нами Саманта, она торгует по ресторанам розами вразнос. Это лилльское предприятие являет собой фею в юбке с разрезом. Мы сидим в “Пиро́ге”, ром-баре, где, несмотря на неудачные “Капириньи”, все друг друга лапают. Потом отправляемся в “Амнезию”, техно-клуб со свечами и кирпичными стенами. Девицы, хоть и натуралки, целуются с подружками в губы, далее везде. Обстановочка “вылезающей бретельки лифчика”. Почему я так возбуждаюсь, глядя на самок в собственном соку? Потому что это единственный мой шанс стать социальным изгоем. Потом спускаемся в “Нетворк”. О дивные города, мне известны только ваши грохочущие подвалы. Тут все говорят о выборах в “Мам’з” (гей-бар) “100 пенисов, которые потрясли Лилль”. Надо же, где-то существуют люди, которые предпочитают спать ночью, осматривать достопримечательности, жить нормальной жизнью.