Роман Серебряного века на фоне войн и революций. Князь Евгений Трубецкой и Маргарита Морозова - стр. 23
Позже она откровенно напишет своему другу, князю Трубецкому: «Старшие были лишены моей материнской любви. Разве это не страдание для меня, что я вижу и понимаю… что оттого они такие неразвитые душой, что я не дала им своей настоящей души! Только Мика один и Маруся (младшая девочка, родившаяся в 1903 году. – Е. Х.), конечно, составляют нечто светлое для моей души и успокаивают ее».
Сколько боли и раскаяния в этих словах! Маргарита явно винит себя за каждый час, проведенный вдали от детей.
Но Михаила, рассчитывавшего, что после того, как жена оправится от родов, все пойдет по-прежнему, такое полное погружение Маргариты в радости материнства совсем не порадовало. Трещина, образовавшаяся в отношениях супругов перед рождением Мики, не заросла. Напротив, она продолжала углубляться.
Михаил и Маргарита все меньше времени проводили друг с другом. Теперь они редко появлялись вместе на концертах и театральных премьерах и уже никогда больше вместе не путешествовали… Морозов теперь в одиночестве ездил в Париж развлечься и пополнить свою коллекцию французской живописи, а его жена с детьми отправлялась на Волгу, в уединенное имение Поповка, где проводила время, гуляя в лесу с малышами.
Маргарите трудно было оторваться от дома и детей, особенно от грудничка Мики, а Михаилу Абрамовичу это казалось таким скучным. Чем ближе он был к собственному тридцатилетию, тем острее ощущал неудовлетворенность жизнью. Иной славы, кроме славы сумасбродного богача и карикатурного Джентльмена, он не снискал. Общественная деятельность ему совершенно наскучила. Его литературные амбиции остались неудовлетворенными. Публицистика Морозова не пользовалась интересом у читателей, научные работы не содержали в себе никаких открытий, социальный роман «В потемках», весь тираж которого был уничтожен по решению Комитета министров (уж казалось бы, какая блестящая реклама!), в списках тогдашнего «самиздата» оказался никому не интересен.
Демократическая общественность по старинке продолжала подпольно переписывать и читать труды Чернышевского, совершенно игнорируя свободолюбивые изыски творчества писателя-миллионера. Более того, знатоки отзывались о его литературных опытах весьма пренебрежительно.
«Михаил Абрамович не стесняется и чужие мысли выдавать за свои, да кто же нынче в этом стесняется? <…> Михаила Абрамовича замечают в плагиате. Он не смущается и продолжает дальше», – записал в своем дневнике художник Василий Переплетчиков из круга близких приятелей Морозова. А что же говорили чужие люди?
О, они церемонились еще меньше… Когда-то Михаил предпослал «Моим письмам» эпиграф, взятый из трудов Герцена: