Роман с демоном - стр. 37
Секундная стрелка настенных часов с хрустом крутила последний оборот. Анна взяла листок с тезисами и уже направилась к двери, ведущей из комнаты лектора в лекционный зал, но вдруг что-то ее остановило. Она вернулась к зеркалу и сняла заколку. Резко нагнулась и выпрямилась, встряхнув головой. Пышные волосы рассыпались по плечам.
Вяземская придирчиво осмотрела свой зеркальный образ. Так гораздо лучше. Кто сказал, что кандидат наук непременно должен быть похож на учительницу начальных классов? Почему она должна подавлять в себе женское начало и стараться быть незаметной, как серая мышь? Конечно, положение обязывает. Она – врач, известный специалист и ученый. Человек, у которого содержание преобладает над формой. Но, помимо всего прочего, она – женщина, и к тому же – весьма привлекательная.
Анна усмехнулась. «Едва ли на свете есть хоть одна женщина, в глубине души считающая себя некрасивой. И ты, как психиатр, это прекрасно знаешь. Но… Забудь. Это – не твой случай. Ты красива. Ты – очень красива!».
Вяземская высоко подняла голову. Спина выпрямилась, походка стала легкой и стремительной. Она завоюет этот зал. Нет, не то! Ей даже не потребуется его завоевывать – зал сам упадет к ее ногам. Да. Так и будет!
Ровно в десять часов утра Вяземская начала лекцию.
Елизавета Панина сидела на жесткой полке, крепко прикрученной к бетонной стене, обитой толстым войлоком, и смотрела на рисовую кашу. Посередине сероватой массы колыхался желтый кружок растаявшего сливочного масла, на краю алюминиевой тарелки лежал кусочек жареного минтая. На узеньком столике, намертво привинченном к полу, стояла кружка с теплым чаем, накрытая куском черного хлеба.
Обычный завтрак. Ничего особенного.
Панина подняла голову. По другую сторону толстого плексигласа стояла надзирательница, заступившая в дневную смену, и внимательно следила за каждым ее движением.
Губы Паниной дрогнули в презрительной усмешке. Она зачерпнула полную ложку каши и демонстративно положила ее в рот. Медленно прожевала и проглотила. Она проделала это еще шестнадцать раз, пока тарелка не опустела. Затем съела рыбу, встала с полки и подошла к столу.
Надзирательница напряглась. Ее лицо по-прежнему ничего не выражало, но Панина – обостренным звериным чутьем – уловила, что она напряглась.
Лиза взяла кусок хлеба, разломила пополам и одну половинку положила на тарелку. Это правило соблюдалось неукоснительно. Как бы она ни была голодна, на тарелке должно хоть что-то оставаться. Пусть знают, что ей не нужна подачка. В душе человека, насильно лишенного свободы, нет места благодарности за хлеб и кашу.