Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах - стр. 27
– Вы действительно ничего не знаете о русалках?
– Действительно ничего, абсолютно ничего и, честно говоря, не уверен, хочу ли что-нибудь знать. – Крылов захлопнул книгу, положил ее на стол и поднялся. – Уже поздно, мне пора.
– Постойте, хотя бы выслушайте сначала!
Яков Афанасьевич вскочил, и показалось Крылову, что он вновь задел какую-то очень важную для хозяина тему, но это уже не имело значения.
– Я занимаюсь расследованием убийств, Яков Афанасьевич, – очень веско и серьезно проговорил Крылов, – а вы пытаетесь приплести сюда всякую нечисть. Извините, мне пора.
Он протянул ему руку.
– Ну подождите вы! Ведь это правда! Понимаете вы!
– Я, Яков Афанасьевич, во всякую чертовщину не верю. Может быть, она и есть где-нибудь, но меня это не интересует. До свидания.
Крылов, так и не дождавшись рукопожатия, повернулся и пошел к двери. Но Яков Афанасьевич, обогнав, попутно схватил с крышки рояля пачку каких-то фотографий и, преградив следователю дорогу, протянул ему.
– Вот, посмотрите. Эти фотографии мне удалось сделать в позапрошлом году в белую ночь.
На фотографиях следователь увидел пустынную набережную Невы, а на ней трех обнаженных девушек. Лиц их было не разглядеть, длинные волосы развевались на ветру, фигуры у них были так себе, и чем-то они действительно походили на девушек-утопленниц из сказок.
– Видите, видите, мне удалось заснять их, но потом они, воя и матерясь, гнались за мной до самого Дворцового моста, мне чудом удалось спастись… Знаете, как было страшно!.. После этого я три недели не подходил к Неве. У меня и сейчас стоит в ушах этот вой…
Крылов протянул ему фотографии. Он и сам не заметил, как хозяин комнаты подвел его к стулу и усадил на место.
– Хорошо, – черт знает почему согласился Крылов. – Давайте, но только короче, пожалуйста.
– Я вас долго не задержу, – он тоже уселся на свое место. – Я давно уже занимаюсь русалковедением, этим занимался еще мой отец, оставивший множество записок и ученых трудов по этому поводу. По моим наблюдениям, в Неве живет от десяти до тридцати русалок.
– Женского пола? – уточнил следователь немаловажную деталь.
– Да, женского… ну, разумеется, женского, – не заметив иронии, подтвердил он. – В старинных книгах о строительстве Петербурга встречаются упоминания о живущих в Неве русалках, где приводятся многочисленные несчастные случаи с ночными гуляками, погибавшими от «ласк» водяных дев. Защекатывали они подгулявших молодцов насмерть, иных, заманив в студеную невскую пучину, навалившись всем мертвецким гуртом, топили, иных попросту по темени камнем оприходовали. Петр, охочий до редкостей, велел изловить одну такую зловредную русалку для Кунсткамеры. Специальные ловцы русалок ночами сидели в засадах на берегах Невы, но хитрые речные девы никак не хотели попадаться в расставленные сети, спустя год только изловили один захудалый экземпляр. Экземпляр этот в огромном аквариуме прожил недолго, то, что русалки в неволе не живут и не размножаются, доказано наукой. После чего было сделано из русалки чучело и выставлено в Кунсткамере на всеобщее обозрение, о чем в описи музея того времени под номером 321 числится: «Чучело русалки». Я сам видел эту запись. Хранилось это чучело до войны, до самой блокады Ленинграда, в дальнейшем следы его теряются. По сохранившимся документам, чучело рассыпалось от перемены температур, но, скорее всего, из нее просто сварили суп, сами понимаете, блокада, голод… это же, можно сказать, в некотором смысле сушеная рыбина была.