Роман на лестничной площадке - стр. 46

– Значит, нескоро выпустят.

Глава 7.

Мы пришли ко мне домой около девяти часов. Я пригласила Лешку к себе, чтобы хоть как-то компенсировать ему утро и день, тем более надо было сменить повязку на руке. И он остался еще на часок.

Я уже принесла аптечку и собиралась заняться обязанностями медсестры, когда в дверь кто-то бухнул кулаком, а мама крикнула из коридора:

– Опять напился! Не пущу! Не пущу, уходи!

– Да ё моё, – пробормотала я с досадой. – Леш, подожди немного, – и вышла в коридор к маме. Та стояла, прислонившись к косяку спиной, и боялась. Я видела это по ее страдальчески прикрытым глазам и зажатому белыми пальцами полотенцу.

– Звони в ментуру, – посоветовала я ей. – Сколько можно терпеть? Один раз заберут, может, и подействует. В вытрезвителе отоспится.

Мама не ответила, ушла в зал и прилегла на диван. Дверь сотрясалась под ударами отчима.

Почему она терпела это, я не понимала. Я была уверена, что нужно действовать и потому пошла за ней:

– Звони в ментуру, говорю. Он позавчера посуду бил и сегодня чего-нибудь натворит. Он сейчас дверь выломает. Звони в ментуру.

– Отвори! – послышались крики отчима.

– Позвони Фаине, – предложила я маме. – Ты же ее хорошо знаешь.

Сначала она лежала, сложив руки на груди, как лежат покойники в гробу, и не шевелилась. Но не в силах выдержать давление с двух сторон – моих настойчивых уговоров и требований из-за входной двери – сдалась и набрала номер Фаины, но там все время было занято. Она бы с большим удовольствием больше не звонила, но я не отходила от нее, и ей пришлось сделать еще одно усилие. Фаина, к моему облегчению, взяла трубку. Они долго договаривались. Словно зверь, чувствующий опасность, отчим затих ненадолго, потом снова стал ломиться в дверь. Казалось, она сейчас слетит с петель.

Проинструктированная Фаиной, мама вышла снова в коридор и, грозя милицией, стала прогонять его, а я закрыла дверь в свою комнату и сквозь зубы сказала в ярости:

– Я его убью! Найду пушку и убью!

– Сашк, не сходи с ума, – предостерег меня Кент, тревожно вглядываясь в мое лицо и пытаясь понять, насколько я серьезно это говорю. – Зачем тебе его убивать?

Я была очень зла. На отчима, на маму, на себя, даже на Лешку, что он присутствовал при этом. Именно в такие моменты чаще всего пробивается в разговор та часть жизни, которую так усиленно хранишь за семью печатями. И кажется, что если не сломаешь хотя бы одну из этих печатей, то просто не сможешь дальше существовать и хранить все остальное.

– Я не могу больше, – призналась я, отрешенно глядя куда-то в угол комнаты. Слова выходили из меня вместе с накопившимся страхом и злостью, и мне становилось немного легче. Я хотела избавиться от них, поделиться ими хоть с кем-нибудь. И так уж получилось, что этим кем-то оказался Лешка. В другое время я никогда бы не призналась ему, но он уже дважды заставал эту сцену, и скрыть теперь это обстоятельство было делом невозможным. Оно сильно портило картинку о девочке из хорошей семьи. Но пусть уж лучше видит и знает все, как есть на самом деле.