Рок умер – а мы живем (сборник) - стр. 6
– Ни фига себе – восемь лет прошло! Так и вся жизнь незаметно… Нет, надо сходить обязательно.
– Не знаю. – На концертах Чащин давно уже не бывал, и не хотелось. – Если билет пятисотку – не потяну.
– Все намёки на повышение зарплаты – директору. Я – творческое начало, никаких финансов.
Это была обычная фраза Игоря, и Чащин тоже ответил на неё, как отвечал обычно:
– Жаль. Тебя бы да на финансы – о лучшем и мечтать невозможно.
– М-да, месяц общего кайфа, а потом мне новое место искать с волчьим билетом… Ну так как с «Эксплоитед»? Погнали, Дэнвер, серьёзно. – И напел: – Фак ю юэсэ-эй!.. А?
– Не знаю пока. Ещё ведь нескоро. – И, вспомнив, что Игорь не просто его начальник, а друг и спаситель, поправился: – Скорей всего… Конечно, надо иногда зажигать.
Он говорил это, а сам боялся, что начнутся воспоминания о давних концертах, давно закрытых клубах, о тусовках, сейшенах, посыплются вопросы: жива ли гитара, не разучился ли Дэн аккорды брать… Нет, не надо разговоров, ворошения прошлого. Посидеть в тишине одному…
2
Они были знакомы с тех времён, когда Игорь ещё носил истёртую джинсу и брился раза два в неделю, а Чащин бродил по Москве с «Джипсоном» на плече, ломился в клубы, упрашивал выпустить на сцену… Игорь был музыкальным обозревателем, работал в журнале «Развлечения столицы», а Чащин считал себя рок-музыкантом. Игоря тогда называли Игги, а Чащина – Дэнвер.
Игорю Чащин был обязан устройством нескольких своих выступлений, публикацией анонсов этих выступлений в «Развлечениях…» и даже одной статейкой о нём, «Денисе (Дэнвере) Чащине – ярком представителе сибирского бард-панк-рока». Игорю он был обязан и тем, что стал таким, как сейчас…
День, когда всё изменилось, запомнился подробно, в деталях. После этого пошли почти сплошь ровные, одноцветно-благополучные, среди которых, конечно, случались редкие вспышки, но их уже невозможно было датировать, выстроить по порядку. А тот день получился страшным, переломным, нереально длинным. Утром Денис был уверен, что гибнет, искал спасения и не находил, а днём понял, что начинает жизнь по новой.
Утром его выгнали со вписки – из отличной двухкомнатной квартиры в свежем доме в Братееве. Он жил там уже около месяца – у него была своя кровать с подушкой, простынёй и одеялом, в ванной на полочке лежала его зубная щётка, а на кухне – походная алюминиевая миска. Он привык к хозяину этой квартиры, шестнадцатилетнему пареньку, фанату сибирского панка, у которого даже погоняло было Сиба, так мечтал съездить в Сибирь. И Дениса он поселил, кажется, затем, чтобы в любое время дня и ночи слушать рассказы о героических концертах «Гражданской Обороны» в общагах НГУ, о Янке Дягилевой, панковской коммуне в красноярском Академгородке, радикалах из Иркутска, о крейзерах с Кузбасса… И Денис рассказывал.