РодиНАрод. Книга о любви - стр. 16
– А что же будет? – На вдохе, давясь затвердевшим вдруг воздухом, прошептал Петр Олегович.
– А ничего не будет. Пустота будет и небытие. Единственное утешение, что пустота – это тоже я. Но я понимаю, Петь, утешение слабое. Объяснить это трудно, легче показать. Короче, смотри.
На месте двуглавого орла над президентским креслом, образовалась круглая дыра, а за ней не было «ничего». «Ничего» не имело цвета, запаха, температуры, оно вообще ничего не имело. «Ничего» отдаленно напоминало отверстие от разрывной снайперской пули в груди дагестанского боевика, которое Петр Олегович увидел однажды. Но было намного, намного страшнее. И еще «ничего» засасывало Петра Олеговича в себя.
– Подожди, подожди, – заорал он, цепляясь за разнообразные предметы президентского кабинета и медленно поднимаясь в воздух. – Подожди, Господи, я не хочу, давай в ад, в котлы кипящие, что угодно, только не это!
– Извини, Петь, я не могу.
Стулья, чернильницы, письменные приборы с президентского стола кружились вокруг Петра Олеговича, обгоняли его и со свистом исчезали в страшной дыре на месте герба России.
– Подожди! – кричал Петр Олегович, уцепившись за стол, вися вниз головой и почти касаясь ногами границы дыры. – Подожди, давай еще поговорим, мы не все выясняли!
– Все, Петя, все. Мы выясняли все.
Петра Олеговича оторвало от стола и почти засосало в страшную дыру. В последний момент он успел уцепиться за ее скользкие, постоянно расширяющиеся края. На месте бывшего герба торчала только его голова. Прилагая невероятные усилия, чтобы окончательно не утонуть в дыре, Петр Олегович выкрикнул последний мучивший его вопрос.
– А зачем тогда все, Господи? Зачем ты мне жизнь мою показывал, зачем разговаривал со мной?
– Ты думаешь, я с тобой разговаривал? – заторможенно ответил небритый грустный мужик в красных кедах. – Нет, Петь, ошибаешься. Я давно уже ни с кем не разговариваю. Сижу здесь вечность и говорю сам с собой. Все время говорю сам с собой. С собой… сам… говорю. Все говорю и говорю, сам спрашиваю, сам отвечаю. Сам… сам… сам… говорю…
С мужиком начала происходить уже знакомая Петру Олеговичу трансформация. Он снова превратился в огромного белого старца и заполнил собой весь кабинет. Но трансформация на этом не завершилась. Последнее, что увидел Петр Олегович, было слияние неисчислимых оттенков белого на теле громадного старца в один невозможно чистый и яркий белый цвет. Старец исчез, и вместе с ним исчез президентский кабинет, и весь мир, и скользкие края страшной дыры. На миг Петр Олегович завис в пустоте. И уже почти растворившись в не имеющем ни цвета, ни запаха, ни температуры пространстве, он услышал как будто знакомый старческий голос, заунывно то ли поющий, то ли причитающий страшные, окончательно хоронящие его слова: