Robbie Williams: Откровение - стр. 22
Но ведь не было же такого, чтоб ты выступаешь по всему миру, а люди такие: «Господи, да он все растерял, он говно». Внешне успех же был колоссальным. От этого лучше или хуже?
«Это сбивало с толку. Мне кажется, я переживал срыв, и вне зависимости от того, что я в тот момент делал, мне бы одинаково сложно было бы быть кем угодно».
А в Британии что было?
«У меня внутри все замерзло. Мне всю карьеру вроде как легче было быть поп-звездой в стране, где не понимаешь, что о тебе говорят. Я же не читаю на немецком, например. Вот в Англии я просто заморозился и чувствовал, что физически не могу делать работу, за которую мне платят такие симпатичные деньги».
И что это значило?
«Это значило, что я был в ужасе. Это уже не страх сцены, это уже новый космос полнейшего ужаса. Когда тебе надо идти и делать то, что ты захочешь делать в последнюю очередь – это усиливает чувство одиночества неимоверно. Это как если тебя скажут выпрыгнуть из самолета, а ты никогда таких прыжков не совершал, а тут еще тебе парашют не выдали и уже в воздухе надо кого-то найти, кто приземляется с парашютом, и за него зацепиться. В реальности ты прыгаешь, а никого с парашютом и нет».
Но каждый вечер ты же выходил на сцену?
«Ну должен же был. Конечно, были моменты из серии “никуда я не пойду”, но меня уговаривали, умоляли, дескать, вот сколько это будет стоить. В Лидсе в первый вечер был момент, когда я посмотрел на задние ряды этой толпы, а потом на пол под ногами. А там все в таком гофрированном железе в заклепках – его кладут на землю, чтоб транспортные средства всякие могли проехать и не развести грязь. И я подумал: «Все здесь, начиная вот от этой заклепки ничтожной и до человека в последнем ряду – все ради меня собрались. И я уже был не в себе, а это все мое состояние еще больше осложнило. По окончании я полетел на вертолете в Манчестер, и все время трясся, никак не мог унять дрожь. Следующий вечер снимали в прямом эфире. А я в отеле такой начал: да плевать, во что это обойдется, не могу и все. И помню, Макс Бизли мне рассказал, какая у него была паническая атака, когда он барабанил у Джорджа Майкла на первой премии MTV: «Братишка, я на сцене думал: а что если я сейчас остановлюсь. Все ведь тут зависит от моей способности играть». В то время я подумал, вот ведь чушь. А потом со мною случилось ровно то же самое. Ну вот правда, а если я перестану петь? Что если я просто всем скажу, что со мной, и уйду со сцены?»
Но не ушел же?
«Не ушел. Но в вечер, когда шла телевизионная трансляция, я силком себя тащил на сцену. Ноги подгибались, почти не мог идти. У меня было чувство, что я иду навстречу смерти. Наконец я на сцене и – бдыщь! – концерт случился!»