Рисунки на песке - стр. 69
Перед съемкой финальной сцены убийства Мадлен я переволновался – понимал, что именно эта сцена решит успех всей роли, а отчасти и фильма. Здесь у меня много текста, и говорить его надо в быстром темпе, мой герой на грани истерики. Накануне Ромм репетировал со мной у себя дома на Полянке. Я понял все задачи, уяснил окраску сцены, уточнил ее тональность. Но после злополучного «Мотор!» от излишнего волнения, находясь в состоянии экзальтации, до которого себя накрутил, я не смог довести сцену до конца. Останавливался, забывал текст, и так дубль за дублем. В глазах окружающих я читал сомнение и от этого приходил в еще большее отчаяние. «Что со мной? Что же это со мной?!» И чем больше я об этом думал, тем хуже играл. Если бы Ромм стал кричать (а это часто случается с режиссерами в подобных случаях) или сказал: «Миша, что с тобой, соберись, соберись, это очень важная сцена, ну-ка, давайте еще раз!» или что-нибудь в этом роде – тут бы мне и каюк.
– Боря! – обратился Михаил Ильич к оператору. – Что это у тебя со светом, ерунда какая-то! Проверь, пожалуйста…
Борис Израилевич, двадцать пять лет снимавший с Роммом и понимавший его с полуслова, ответил:
– Да, вы правы, Михаил Ильич, надо скорректировать. Всем, кроме осветителей, перерыв полчаса.
«Слава богу, хоть не по моей вине», – подумал я. Вышел из павильона в прохладный коридор, закурил. Подошел Ромм.
– Ты что психуешь? Все идет замечательно! Ты даже сам не знаешь, насколько все идет замечательно! Подумаешь, текст забыл. Зато какие интонации, как взволнован по-настоящему. Ты все правильно делаешь. Я это знаю, а они ни черта в искусстве не понимают, поверь. – Он уловил, что я «зажался», заметив реакцию съемочной группы.
Вернулись в павильон. Следующий же дубль я сыграл от начала до конца, ничего не спутав. Затем еще один дубль, который и вошел в картину. И голос Ромма:
– Спасибо, сцена снята!
Облегченный вздох окружающих, которые «ни черта в искусстве не понимают», замкнулся голосом Ромма:
– Но вы видели сегодня Козакова! Вот перетрусил, а? Да, не ожидал от него. Сколько пленки пришлось потратить. Борис Израилевич, давайте вычтем с него!
Все хохочут. Смеюсь и я, счастливый, что все обошлось…
Увидев этот центральный эпизод картины в просмотровом зале, Ромм, в общем, остался доволен. Особенно ему понравилась реакция киномеханика:
– Ну и подонок этот ваш… чернявый артист.
Ромм пришел в павильон, смеясь, повторил эту фразу и, повернувшись ко мне, на полном серьезе спросил:
– Миша, а вообще-то ты положительные роли можешь играть?
Проработавший с Роммом много лет вторым режиссером милейший Лев Аронович Инденбом заступился за меня: