Ринг за колючей проволокой - стр. 46
Андрей вспомнил свое детство. С каким восхищением смотрел он на героев гражданской войны, которые победили всех врагов и на одной шестой части земли установили свою, народную власть! А сколько было радости, когда ему вместе с такими же мальчуганами удавалось прошагать по пыльной улице в хвосте красноармейской колонны! И вот он сам солдат, но пленный солдат… Эх, если бы он только знал тогда, в дни неравных отчаянных боев, если бы знали его товарищи по роте, по полку, по армиям, какие муки их ожидают в плену, какие кровавые пытки придется им вынести, какие унижения и глумления предстоит выстрадать, – тогда бы все нечеловеческие трудности, лишения и опасности фронта им показались бы раем и счастьем!..
Вдруг раздался отчаянный крик. Андрей насторожился. Вдоль дороги расположены постройки для служебных собак. На этой псарне насчитывалось около тысячи овчарок. Все они огромные, тренированные, злые. И вот сюда на площадку, огороженную колючей проволокой, эсэсовцы вталкивали десяток узников. Один из них, молодой, белокурый, никак не хотел идти. Рослый немец подскочил к нему и ударил рукояткой пистолета по голове. Юноша свалился. Его тотчас же взяли за руки и за ноги и выбросили на площадку. В ту же секунду рослый собаковод спустил овчарок. Они кинулись на несчастных.
Узники с криком отчаяния стали метаться на огороженной площадке. Но спасения нигде не было. Разъяренные псы в два прыжка настигали свои жертвы, сбивали их с ног и впивались зубами. Душераздирающие крики, злобное рычание собак и хрип умирающих слились в один протяжный, ужасный рев…
Колонна заключенных дрогнула. Многим приходилось и раньше видеть страшные картины истязаний, но эта была самая лютая.
Андрей в ярости сжимал кулаки. Бессильная злоба клокотала в его груди. Один из узников, поляк Беник, сосед Андрея по нарам, не выдержал. Охнув, он схватился рукой за сердце. Ему стало дурно. Это заметил Смоляк.
– Выйти из строя! – приказал он поляку.
Шлепая деревянными подошвами, Беник вышел на край дороги.
– Шагом марш на псарню!
Поляк задрожал.
– Пан офицер…
Фашист поднял пистолет.
– Бегом!
Поляк, спотыкаясь, побежал к проволочной ограде.
– Просунь руку! – крикнул палач.
По лицу узника покатились крупные слезы. Он бледными губами прошептал: «Святая Мария», – и медленно протянул левую руку за колючую проволоку. В нее мгновенно вцепились зубами две лохматые овчарки. Раздался нечеловеческий вопль.
– Теперь не будешь хвататься за сердце, – ехидно сказал Смоляк и расхохотался.
От этого леденящего душу хохота мурашки побежали по спине Андрея. Он видел убийц в солдатской форме гитлеровской армии, видел палачей в коричневых рубашках гестаповцев, видел садистов в форме эсэсовцев. И все они выполняли свое грязное дело автоматически, как заведенные машины, с тупым равнодушием, с открытым остервенением. Но он еще ни разу не видел, чтоб муки людей вызывали в ком-либо радость и наслаждение. В этом было что-то нечеловеческое, неестественное и до отвращения омерзительное.