Римская сага. Далёкие степи хунну - стр. 6

Длинная вереница римлян и хунну растянулась на несколько миль. Они продолжали идти на восток, но теперь им больше не встречались ни города, ни люди, ни караваны, ни колодцы. С каждым днём становилось всё холодней. Постоянно дующий ветер, казалось, проникал под любую одежду, и даже возле костров грелась только та часть тела, которая была повёрнута к огню. По утрам часто шёл дождь, пальцы коченели и не слушались, и римляне старались использовать для защиты от дождя всё, что могли найти – от толстых кусков коры до остатков шкур тех животных, которых убивали для еды хунну. В один из таких дней произошло событие, которое изменило судьбу Лация и помогло выжить в нелёгких условиях общения с кочевниками.

Унылое солнце, пройдя полпути, спряталось за тучи и больше не показывалось. Они остановились на привал возле лесистой горы, и Лаций заметил, что хунну сразу стали разбивать свои невысокие островерхие палатки с круглым низом. Это означало, что на сегодня переход закончен и до следующего утра они останутся здесь. Надо было срочно идти за ветками и дровами. Небо хмурилось, и скоро мог начаться холодный дождь. Дойдя до деревьев, Лаций оглянулся и убедился, что за ним никто не следит. Он быстро достал нож и стал срезать широкий лапник. На некоторых ветках были видны знакомые светло-зелёные побеги с мягкими маленькими иголочками. Они были очень похожи на те колючие ветки, которые показала ему тогда в парфянских горах старуха. Благодаря горьким отросткам римляне спасли свои зубы. Сейчас половина из них снова страдали зубной болью. От скудной пищи дёсны кровоточили и ныли днём и ночью. Но раньше эти колючие деревья у них на пути не попадались.

Лаций попробовал зелёные веточки и скривился – знакомый горький привкус свёл зубы. Срывать кончики веток было легко, поэтому он позвал на помощь Атиллу и тех, кто таскал лапник. Скоро они набили рубашки так, что стали выглядеть, как толстые ленивые купцы на базаре. Лаций потянулся за одной из широких веток и не заметил, как наступил на острый сучок и пробил износившийся сапог. Стопу пронзила резкая боль. Теперь туда ещё будет заливаться вода из луж! Это было ужасно, и мысль о гниющей ране и замёрзших ногах оказалась болезненней, чем поцарапанная кожа. Вернувшись обратно, он снял сапог и расстроился ещё больше – старая подошва порвалась по всей длине и теперь с ней ничего нельзя было поделать. Сапог можно было выкинуть. Его недовольное сопенье услышал Павел Домициан. Узнав, в чём причина, слепой певец сказал, что его брат иногда крепил к дорогим кальцеям аристократов кедровые дощечки, чтобы они меньше стирались.