Римшот для тунца - стр. 7
– Ужас, – помрачнела Ирэна. – Маяковский – человек с нежнейшей, хрустальной душой. Это кощунство. Но было такое время, когда это казалось новаторством, идею Татлина все одобрили.
– К таким же людям я отношу и Ходасевича, – вставил я. – Я не считаю его ни ядовитым, ни желчным.
– Владислав Фелицианович? Ну конечно! Вот, послушай:
«Странник прошел, опираясь на посох, -
Мне почему-то припомнилась ты.
Едет пролетка на красных колесах -
Мне почему-то припомнилась ты.
Вечером лампу зажгут в коридоре -
Мне непременно припомнишься ты.
Что б ни случилось, на суше, на море
Или на небе, – мне вспомнишься ты…»
Мне понравилось, как Ирэна прочитала стихотворение Ходасевича. Обычно, я испытывал необъяснимое чувство стыда, если в моем присутствии кто-то читал стихи. Особенно, когда люди это делали «с выражением». Но она прочла легко, буднично и без затей, и я моментально попал под обаяние ее хрипловатого голоса.
– Галич сказал, что это стихотворение посвящено не женщине, это не любовные стихи – это стихи о родине, о России. А я так не думаю. Он написал их своей жене, Нине Берберовой, правда же?
– Нет, не правда. Он написал их мне, – серьезно сказала Ирэна, и я не посмел возразить.
– А есть у тебя стихи, которые ты бы отнес к неудачными? – она испытывающе посмотрела на меня.
– Конечно. И немало.
– Слабо прочитать?
Мне было не слабо, и я прочитал свой самый неудачный опус, который и уничтожить было жаль, и хранить зазорно.
– О! Нечто похожее я слышала в каком-то фильме:
«Теперь назначен к нам Тетерин.
И каждый здесь, конечно, рад!
Давайте дружно мы теперя
Тетерю поцелуем в зад!»
Тебе не кажется, что рифмы весьма схожи?
– Не знаю, – рассмеялся я.
– Ты же пишешь еще и прозу? Расскажи про свое самое неудачное произведение, – попросила Ирэна.
И я, не ломаясь, стал кратко пересказывать свой первый «Роман о джурдженях». Написал я его лет в одиннадцать. Большую часть моего семнадцатистраничного «романа» занимали драки и любовные сцены.
– Да. Стивен Кинг нервно курит… – улыбнулась она. – Твой роман о джурдженях – нормальная страшилка в стиле рассказов про черную руку, желтое покрывало или коричневый туалет. В пионерском лагере на ура бы пошел.
О чем мы говорили в тот памятный вечер? О невозвратимости прошлого, ненасытности настоящего, непредсказуемости будущего, если сказать кратко. Время от времени Ирэна отлучалась на несколько минут, унося за собой шлейф ацетоно-огуречного амбре, а затем возвращалась в каком-то вызывающе-приподнятом настроении. Ее глаз горел, и я догадывался, что в эти моменты она нарушала закон, жесткость которого компенсируется необязательностью исполнения, то есть опорожняла очередную баночку с коктейлем. Я был благодарен ей за ту деликатность, с которой она это делала. Наверное, она щадила мой юный возраст и хрупкую внутреннюю организацию, поэтому тактично выходила из кабинета.