Рикошет - стр. 26
– Что за гуру?
– Ты сама его сектантом назвала. А он академик. Академик Чёрной Земли, высшей ступени посвящения.
– Ну, я же говорила… Полечили тебя, да не в ту сторону. А сюда ты зачем пришел?
– Зачем домой приходят? Жить, конечно. Не под забором же спать, когда у меня такие хоромы. Это даже и глупо.
– Но это… Это теперь не твой дом!
– Разве?
– Ты… Ты зарегистрирован в другом месте!
– Ну и что? Ты вот зарегистрирована здесь, но квартира-то моя! Моя и только моя!
– По документам…
– И по документам тоже, – я рисковал, но не особенно. Если бы квартирой Лика или же неизвестный, но страшный Игорь уже овладели бесспорно, то я, вернее, Брончин, был бы мёртв. – Пока в деле точка не поставлена, дело не закончено. – А доверенность отозвать не сложно. Я уже отозвал.
– Не получится. Я – твой опекун!
– Развелась со мной, инвалидом, получившим увечье на военной службе, выгнала из дома и – опекун? Это и с детдомовцами не всегда проходит, а уж со мной…
– Ты идиот! Дурак со справкой! И я с тобой не разводилась!
– Сказала бы сразу, я ведь не зря спрашивал. А то паспорт, говоришь, меняю…
– На суд надеешься? Да кто ты для суда?
– А ты?
– Не обо мне дело! Ты об Игоре подумал?
– Он что, президент, Игорь? Его правая рука?
– Уж не знаю, но суд у него – в кулаке.
– Точно? Не раз доказано в научном опыте? Или это он сам так говорит? Нет, не спорю, тебе Игорь кажется человеком крупным, даже всемогущим, так любой мышке страшнее кошки зверя нет.
– А ты не мышка? Больной капитанишко, подумаешь…
– Капитан – чин не высокий. Но отец был генерал-полковником, а мать – профессором, начальником управления. И друзей у них осталось немало. Тоже генералов и тоже профессоров и начальников. И если генерал армии вдруг захочет оформить опекунство надо мной, много у тебя и у твоего Игоря против генерала армии шансов? Так что, голубка дней моих суровых, планы пересматривай.
В ответ она поджала губы.
– Вот-вот. Именно так. Гнать я тебя не гоню, ты моя жена, но перспектив, сама понимаешь, радужных не обещаю. Комнат здесь много, выбирай любую, там и живи тихо и спокойно. Сама говоришь, мне покой и тишина нужны. За мной будут ухаживать ученики академии Чёрной Земли, а когда я полностью проникнусь здоровьем – академик говорит, скоро, – тогда квартиру продам и поеду на Дон, где мы, возрождённые, будем строить на чёрной земле Новый Та-Ур, – я говорил слегка нараспев, как заученное. Если она думает, будто меня заманила в свои сети секта, пусть думает.
Мы сидели друг напротив друга за столом. Не за придумкой атлантидов, низенькой шаткой штуковиной, которую зовут почему-то журнальным столиком, а за прочной конструкцией морёного дуба, антиквариатом, который дед, генерал-майор Павел Брончин, вывез из Германии с документом, что «этот стол был куплен за столько-то марок у господина Мюллера». Нет, я этого не знал и не вспомнил из ниоткуда. Это я сочинил. Но в квартире было немало ценных вещей, которые вполне могли появиться оттуда, из Германии. А деда, генерала Павла Брончина, я нашёл в бумагах Брончина Виктора. То есть моих. Эксперимент явно из тех, где просто необходимо вжиться в образ. По Станиславскому. Но знал я о Брончине мало. Спасает лишь болезнь: не помню, не знаю, а что знаю – забываю.