Ричард Длинные Руки – конунг - стр. 67

В их руках заблестели ножи, глаза выпучены, поднялся крик:

– Смерть узурпатору!

– Убить врага!

– Бей!

Я крутнулся, смертельно жалея, что во дворце не ношу меча, ударил кулаком, но тут же бок ожгло резкой болью. Я вертелся, как вьюн, бил во все стороны, дважды услышал хруст ломаемых костей, выдернул из одной руки нож и сам начал бить как можно быстрее.

Со всех сторон нарастал крик, шум. Затопали тяжелые сапоги, в зал ворвались гвардейцы.

Я прокричал:

– Брать живыми!..

Передо мной оставались только двое, молодые и с отчаянными глазами. Оба дышат так же тяжело, как я, гвардейцы набежали и успели схватить одного, второму я дал под дых рукоятью с такой силой, что он согнулся и не мог вздохнуть.

Им скрутили руки, примчался барон Торрекс, начальник охраны дворца, бледный и трепещущий, проговорил с болью в голосе:

– Простите, ваша светлость… Но я же настаивал, чтобы ограничить доступ во дворец!

– Придется, – буркнул я.

Он, видя, что я не велю его сразу на плаху, с облегчением перевел дух.

– Но, ваша светлость… их было пять человек!..

– И что?

Он кивнул на гвардейцев, те грубо переворачивали распростертых в крови остальных троих.

– Один точно не выживет… двое… посмотрим. Вы их всех изрезали так, что и одежда сваливается.

– Хороший нож попался, – сказал я сварливо. – Ладно, разбирайтесь! Меня ждут.

– Вас ранили!

– Мои лекари посмотрят, – пообещал я.

– Надеюсь, армландские?

– Конечно, сэр Торрекс, конечно.

С моим обостренным слухом я уловил, как Куно Крумпфельф проговорил деревянным голосом, словно повторял заученный урок:

– Как он терпит… вы видели его рану?

Барон Альбрехт поддержал в той же интонации:

– Ужасно! Гниющее мясо, где вот так сразу появились черви… Даже странно, обычно они на третий-четвертый день, а тут уже сегодня… Вот так заживо гнить, перенося такие ужасные, просто жуткие мучения? Я бы лучше бросился на меч.

– И я бы, – согласился Арчибальд гордо.

Только сэр Растер прорычал гневно:

– С ума посходили? Господь не одобряет самоубийство.

– Запрещает, – уточнил Арчибальд.

Барон Альбрехт возразил:

– Нет, я беседовал с отцом Дитрихом, он сказал, что самоубийство – грех, даже смертный грех. Но в особых случаях человек имеет право лишить себя жизни.

– В каких? – полюбопытствовал Арчибальд.

Барон пробормотал с осторожностью:

– Отец Дитрих объяснял сложно, хотя старался для меня упростить. Я понял только, что честь даже для церкви дороже жизни. Ведь выходили же первые христиане на арену Колизея, чтобы их растерзали львы? Хотя можно было просто отречься от Христа и жить, как прочие язычники!