Ричард Длинные Руки – фюрст - стр. 1

Люблю устраивать неожиданности другим, но не люблю, когда их по-свински подкладывают мне. В голосе Ордоньеса прозвучала неподдельная зависть, когда сообщил о пассажирке, и пока я стоял с раскрытым ртом, он повернулся и подчеркнуто деловито начал присматриваться к слаженной работе матросов на каравелле, а я, напротив, ошалело смотрел на быстро скользящий мимо берег.

Даже каравеллы Ордоньеса, не имея надлежащих инструментов, уверенно плавают только вдоль берега, как аргонавты какие-то, а переход через океан – что-то дико экстремальное, в слепой надежде не промахнуться мимо огромного материка на другой стороне.

И пока корабль не повернул в открытый океан, надо что-то решить. Быстро. Берег этот принадлежит, если не ошибаюсь, королевству Брегония, чья принцесса у меня на борту. Более того, в моей каюте.

Конечно, королевства уже не существует с момента, как в него вошли мои войска, точно так будут упразднены и все прочие карликовые государства, а принцесса фактически уже перестала быть ею… но пока этого не знает, потому надо не забыть поклониться, для меня это ничего не стоит, тем более – красивой женщине.

– Ну, граф, – сказал я в сердцах, – и подсунули вы мне свинью!.. А я-то думал, на ваш корабль и мышь не пролезет!

Ордоньес обернулся, огромный, лицо в белых и багровых рубцах шрамов, в глазах грозное веселье.

– Ваша светлость, – сказал он с чувством, – я всегда говорил, вам везет, как уж и не знаю!

– В чем на этот раз?

Он вздохнул.

– Если бы в мою каюту пробралась такая красотка… клянусь всеми богами моря, я бы отбиваться не стал!

– Точно?

– Могу поклясться и своим кораблем! А вас вон как перекосило, будто лимон сжевали… Как можно таким обожраться?

– А вот можно, – сказал я сварливо. – Что женщины?.. Одно и то же. Мне бы что-нить рыбное… Ладно, пойду поговорю.

Я начал спускаться с качающегося мостика, стараясь не промахиваться мимо ступенек, а он сказал в спину с фальшивым сочувствием:

– Да-да… поговорите.

Я открыл дверь в каюту, сошел по ступенькам. Леди Констанция вскочила из-за стола, прекрасная и решительная, с разрумянившимся лицом и блеском самопожертвования в ясных глазах.

– Сэр Ричард!

Я указал пальцем наверх.

– Слышите, наверху шум? Матросы подступили к капитану с оружием в руках. Назрел бунт, народ жаждет выбросить вас за борт. Женщина на корабле – к беде, знают все.

Она охнула:

– Но как же…

– Предрассудки, – согласился я сочувствующе. – Дикий у нас еще народ, темный! В гороскопы верит. Представляете, идиоты? С виду вроде люди, а на самом деле козлы, скорпионы, овны. Но таких, увы, большинство. А когда у этого большинства еще и оружие, нельзя не считаться, хоть у нас не совсем демократия. Я попросил Ордоньеса договориться насчет высадки вас на берег, но простой трудовой народ настроен очень уж решительно. Мол, и у нас есть права, потому за борт, кричат, и все.

Ее глаза стали огромными, в них впервые проступил ужас.

– Это ужасно!

– В какой-то мере я с вами согласен, – ответил я. – Хотя и должен учитывать волеизъявление народных масс. Вот до чего доводит чистота и благородство помыслов. Вы по детскости своей…

Она пылко возразила:

– Я взрослая, сэр Ричард!

– Но знаете ли, – спросил я, – что на море действуют совсем другие законы? А сухопутные… так их здесь зовут, не имеют на кораблях силы? Это я к тому, что ваша жертвенность здесь напрасна.

– Как это?

– Не будет засчитана, увы.

Она вскрикнула, как раненая птица:

– Почему?

– То, – объяснил я, – что толкнуло вас сюда явиться, может быть признано осуществившимся либо в вашем королевстве, грубо захваченном жестоким… э-э… захватчиком, моей светлостью то есть, либо в его лагере, в моем, значит. Вблизи стен вашей столицы. Таковы каноны юриспруденции, дорогая принцесса! Не я ее придумал, это все грубый Рим с его гладиаторами, а затем папской властью. Потому и говорю, вы многого еще не знаете…