Ричард Длинные Руки – эрцфюрст - стр. 22

– Ладно, – сказал я, – увидим на месте. Лишь бы нас не трогали, а мы сами и цыпленку дорогу уступим.

Он проговорил с неудовольствием победителя:

– Чего мы вдруг стали такими мирными?.. Я, к примеру, не уступлю цыпленку… С чего я ему буду уступать? А там, глядишь, и утенок потребует, а то и воробьенок… Доживем, что будем уступать дорогу даже гусеницам.

Я сказал твердо:

– Будем и гусеницам уступать, лишь бы все было мирно! Это называется политкорректностью и мультикультурностью. Пусть хоть по всему дому гусеницы ползают, а пауки все затянут паутиной, у них своя жизнь, свои ритуалы и своя самобытная культура, еще более древняя, чем у нас, людей и человеков. А если вам какая птичка на голову накакает, то нельзя говорить те гадкие слова, что вы вчера вслух и при дамах, когда вам на шляпу гриф насрал, переев падали! Это у него такая самобытная культура, гораздо древнее, чем наша, а разве мы не преклоняемся перед древностью и традициями?

Он промямлил:

– Ну да, а так же… Еще как… Только я тому грифу из жопы лапы повыдергиваю, если попадется.

– Грубый вы человек, – сказал я с удовольствием. – Как раз на своем месте и в своем времени!.. Вообще-то эта толерантность как бы в далекой перспективе, а пока да, будем поступать как психически здоровые люди. Будем говорить о миролюбии и политкорректности, хотя мирные мы с соседями потому, что все силы сосредоточиваются на другом направлении.

Он с облегчением перевел дыхание.

– Флот?

Я кивнул.

– И как вы догадались?

– Сам удивляюсь, – пробормотал он. – С вами вообще разучаешься мыслить. Только «ура» и по бабам.

– По каким бабам? – спросил я с досадой. – Уже и забыл, что это. Но все равно обвиняют.

Он фыркнул:

– Другие, наоборот, твердят, что шарахаетесь. И вообще девственник. Так что, сэр Ричард, на всех не угодишь.

– Да я и не угождаю, – сказал я невесело. – Если бы прислушивался, таких бы дров наломал… Но все равно обидно. Художника обидеть может каждый. Такой поэт погибает… Я ж в душе такой тонкий, соплей можно перешибить, но жизнь, увы, заставила нарастить толстую шкуру, а на ней еще и шипы. И бодать первым. А еще и лягаться, как одно сильное и выносливое существо, похожее на большого зайца.

Он сказал с сочувствием:

– У розы тоже шипы.

– Вот-вот, – сказал я. – Я еще та роза. Кстати, Розамунда еще при дворе?

– Уже при дворе, – сообщил он. – Она надолго исчезала. Велите позвать?

Я покачал головой.

– Это будет слишком. Возомнит. Но после отъезда Хорнегильды в самом деле это пустое кресло рядом раздражает. Словно у нас не все дома. Недостает важной штатной единицы.