Резьба по идеалу (сборник) - стр. 11
Только не надо думать, что установление религиозного канона – это всегда произвол и волюнтаризм. Совсем наоборот. Работоспособный, надолго рассчитанный канон отличается от произвольно придуманного и навязанного силой тем, что он как нельзя лучше устраивает подавляющее большинство (уж не будем говорить о том, что первый боговдохновен, а второй – от лукавого). Он упорядочивает информационный хаос, который подавляющему большинству людей совершенно не нужен и только мешает, разобщает, нервирует, злит. В быту такой канон никогда не потребует от людей невозможного, противоречащего простой человеческой природе. В сфере социальных обязанностей и обязательств он по большей части возводит в норму то, что уже и так сложилось и действует. А в сфере посюсторонних общих усилий он неизбежно концентрирует эти усилия на тех задачах, решения которых объективно требует выживание, сохранение и развитие общности. В военную годину он обязательно объявит самым богоугодным делом ратный подвиг, а в годы недорода – тяжкий и благородный труд землепашца. Всякий иной канон не будет принят; налепляй его на реальную жизнь, не налепляй – он осыплется при первом же реальном общем движении, как крошится и осыпается высохшая грязь, стоит человеку шевельнуться.
То же и с историческим каноном.
Третье: история всегда духовна и всегда злободневна. Рассказ даже самого увлеченного своим предметом естественника о том, как электроны под воздействием вторгающихся в атом частиц прыгают с одного энергетического уровня на другой, при всей своей занимательности, ничего не скажет обычному человеку о том, как ему дальше жить, кого держать за пример для подражания, как оценивать события окружающей реальности, кто ему друг и кто враг, за кого, в конце концов, голосовать на выборах. Рассказ историка о том, как на нашу землю вторглись поганые, как они нас мучили и как мы с ними, в конце концов, праведно обошлись, делает и первое, и второе, и третье. Точь-в-точь как религия.
Четвертое: история, в отличие от религии, не столь статична и догматична. А это очень важно для посттрадиционных, то есть динамичных, бурно развивающихся обществ. Любой существенный пересмотр религии – это практически новая религия, как, скажем, в случае с Реформацией. Опыт религиозных войн, заливавших Европу кровью чуть не полтораста лет, как нельзя лучше иллюстрирует опасности таких пересмотров. История предоставляет более широкий простор для бескровного интерпретационного маневра.
В посттрадиционных обществах именно история предлагает общие цели, помогает выбирать для их достижения общие средства и ставит границы между этически допустимыми и этически недопустимыми средствами. Тоже, как в свое время – религия.