Революция и конституция в посткоммунистической России. Государство диктатуры люмпен-пролетариата - стр. 3
Как человек, совмещающий исследовательскую и публицистическую деятельность с адвокатской работой, я не был в жизни обделен практическим опытом познания русской действительности во всех ее многообразных и очень часто самых отвратительных проявлениях. К сожалению, труд адвоката в современной России, если он сам не становится частью «системы», напоминает работу «социального проктолога», который вынужден исследовать предмет в весьма специфическом ракурсе. И тем не менее, если бы меня спросили, что пугает меня сегодня в России более всего, в чем я вижу самый большой вызов для нее, я бы ответил, что это нехватка смелости мышления, богатства воображения и глубины фантазии.
Вызовы, с которыми столкнулась современная Россия, ни по своей природе, ни по своему масштабу нельзя назвать беспрецедентными. Нечасто, но и раньше Россия сталкивалась с мощным внешним цивилизационным давлением, совпадавшим по времени с усилением ее внутреннего нестроения. Однако до сих пор русским элитам хватало силы и смелости перечеркнуть прошлое и начать жизнь «с чистого цивилизационного листа», рванув в неизведанное историческое будущее. Именно поэтому мы воспринимаем Россию как цивилизацию-пульсар, история которой – это история последовательно вспыхивающих и гаснущих «русских вселенных»: Московии, Империи и, наконец, СССР.
Проблема вовсе не в масштабе вызова, а в его уникальности, которая делает невозможным применение готовых решений. Раньше в русском обществе находились силы, которых это не останавливало, и они предлагали иногда спорные, часто дикие и жестокие, но адекватные природе вызовов уникальные варианты ответов. Так возникла ни на что не похожая Петровская империя, соединившая в себе модерн и архаику, так возникла Коммунистическая империя, интегрировавшая в единое целое постмодерн и варварство. Эти ответы впоследствии признавались ошибочными, их много и яростно критикивали, но они были творческими и именно поэтому обеспечивали реинкарнацию «русского мира» в новом, неузнаваемом обличье. Не то сейчас; современные русские элиты ищут ответы на волнующие их вопросы либо в собственных исчерпавших себя исторических практиках, либо в исторических практиках других народов, плохо сочетающихся с русскими реалиями.
Те, кто сориентирован на «русскую старину», склонны объяснять цивилизационные катастрофы прошлого случайными обстоятельствами, чаще всего субъективными ошибками вождей: Николай «недострелял», Горбачев «недосажал». Им кажется, что, если бы цари и советские диктаторы «дожали» «оппонентов», то судьба России сложилась бы совсем иначе (правда, все-таки нет ясности, осталась бы она самодержавной монархией или диктатурой пролетариата). Те, кто ориентируется на «европейскую новизну», на самом деле ушли от них недалеко и также склонны объяснять неудачи субъективными ошибками, но другими: с их точки зрения, «вожди» «не дожали» общество в проведении революционных либеральных (экономических и политических) реформ: Керенский «слился», а Ельцин «разложился». В обоих случаях глубина «анализа» прошлого схлопывается до уровня примитивной конспирологии, а предложения на будущее сводятся либо к тому, как организовать в России реформы по западным образцам, либо к тому, как их не допустить.