Революция 1917 года глазами ее руководителей - стр. 6

После заявления генерала Рузского, что он согласен с Гучковым и что никаких запасных частей послать в Петербург нельзя, царь ответил: «Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от престола. До 3 часов дня я был готов пойти на отречение в пользу моего сына. Но затем я понял, что расстаться с моим сыном я неспособен. Вы это, надеюсь, поймете. Поэтому я решил отречься в пользу моего брата».

Рано утром 3 марта до членов Временного правительства дошли слухи об отречении Николая II в пользу Михаила, а не Алексея. Вопрос о династии оказался открытым для большинства членов правительства, так как те, кто уже согласился на Алексея, не считали себя обязанными соглашаться на Михаила. Около полудня 3 марта на квартире у Михаила собрались члены Временного правительства и Думского комитета. Все, кроме Милюкова, были сторонниками отречения Михаила. Милюков настаивал на том, «что сильная власть, необходимая для укрепления нового порядка, нуждается в опоре привычного для масс символа власти», что «Временное правительство одно, без монарха» является «утлой ладьей», «которая может потонуть в океане народных волнений», что стране при этих условиях может грозить потеря всякого сознания государственности и наступит полная анархия раньше, чем соберется Учредительное собрание. После речей Михаил переговорил наедине в другой комнате с Родзянко и потом заявил о своем окончательном решении отречься. Был составлен текст отречения от престола. Главное место отречения гласит: «Одушевленный со своим народом мыслью, что выше всего – благо родины, принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому и надлежит всенародным голосованием своим через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского». Далее Михаил просит всех граждан «державы Российской» подчиниться Временному правительству впредь до созыва Учредительного собрания.

22 февраля

Это было всего вернее – 22 февраля. Я сидел днем, по обыкновению, в редакции «Северных записок» и был занят очередной работой – правил гранки ближайшей книжки журнала, которая должна была выйти в конце месяца. Вошло несколько человек рабочих – пять-шесть – и сказали, что хотели бы видеть А.Ф. Керенского (он был сотрудником «Северных записок»). Узнав, что я был секретарем редакции, они объяснили, что являются делегацией путиловских рабочих и что одновременно другая такая же делегация направилась к «депутату Чхеидзе» (они отчетливо подчеркивали депутатское звание Керенского и Чхеидзе). К «депутату Керенскому» у них важное поручение, но в чем оно состояло, они мне не сказали. Я тут же, при них, созвонился с А.Ф. Керенским (к счастью, удалось застать его дома – тел. 119-60), и он выразил согласие встретиться с ними сегодня же, в редакции, в 7 часов вечера и попросил меня при этом свидании присутствовать. О согласии Керенского я и сообщил рабочим, чему, видимо, они были очень рады. Нужно сказать, что к этому времени А.Ф. Керенский, благодаря своим выступлениям в Государственной думе и в качестве защитника на политических процессах, пользовался огромной популярностью – и не только в Петербурге; в частности, большую известность ему создала поездка на Ленские прииски летом 1912 года на расследование обстоятельств Ленского расстрела рабочих. Популярность его была велика решительно во всех кругах общества – уже тогда он сделался положительно любимцем общественности.