Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса - стр. 41

Кочевничество не знало крепостного права. При экстенсивном скотоводстве у кочевников крепостной труд нецелесообразен, установление крепостнических отношений при условии поголовного вооружения народа и отсутствия отделенной от него армии невозможно. Поэтому и кабальные отношения не приводили к появлению сословия закрепощенных. Любой полузависимый бедняк-скотовод мог, разбогатев, стать баем. А в соответствующих условиях – и предводителем. В главе о монголах отмечалось, что в эпоху господства маньчжуров предводители имели известное число крепостных. Но крепостное состояние последних было законодательно установлено китайцами, а не было порождением кочевых порядков. Этих крепостных было ничтожно мало. В зависимость от кочевников попадало завоеванное ими земледельческое население. Однако и здесь отношения не были простыми: «Несомненно, крепостное право и зависимость не являются какой-либо специфически средневеково-феодальной формой, мы находим их всюду или почти всюду, где завоеватель заставляет коренных жителей обрабатывать для него землю…»[82]. Все же искать феодальные крепостнические отношения у кочевников как внутри племен, так и в случае подчинения одних племен другими не следует – такой вывод дает изучение различных материалов. Наиболее показательны (наряду с другими) данные о монголах до эпохи сложения империи.

Рабство никогда не имело среди кочевников большого распространения. Оно было главным образом домашним, патриархальным, так как использовать рабов при скотоводческих работах, требовавших определенной квалификации и добросовестности, было невыгодно, ибо охранять рабов сложнее, чем пасти скот и ухаживать за ним. Рабов использовали в небольшом количестве как домашних слуг, рабынь – наложницами. Рабов захватывали главным образом для продажи.

Для лучшего понимания социальной структуры кочевничества следует подробнее рассмотреть положение и функции вождей и старейшин у кочевников. Вожди как военные предводители приобретали значительную власть над соплеменниками и в кочевых империях, и вообще в военно-кочевых условиях. Эти отношения основывались на военной субординации[83], племенных традициях и обычном праве. Сила вождей заключалась в ополчении поголовно вооруженного народа, который признавал их до тех пор, пока их действия соответствовали нормам обычного права и интересам кочевников. Даже могущественный Чингиз-хан считался с этими обычаями. И его «гвардия» была скорее ударным или охраняющим отрядом, чем силой для удержания в повиновении всего народа. Для этого силы этих отрядов были недостаточными. Вожди у кочевников не составляли замкнутого сословия, и ими могли стать, а зачастую и становились, рядовые кочевники. Лишившиеся достоинства предводителя не сохраняли сословных привилегий (за отдельными исключениями). Некоторыми привилегиями пользовались, например, родственники Чингиз-хана, а также тарханы. Как сословие может рассматриваться «белая кость» у казахов. Однако ханы, выходцы из этого сословия, даже в XVIII в. не имели большой власти в народе и, по свидетельствам того времени, их нередко называли «мнимыми начальниками». «Белая кость» у казахов – проявление традиций империи Чингиз-хана, для которой вообще была характерна исключительно сильная для кочевничества социальная дифференциация.