Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса - стр. 33

К середине XIX в. значительная часть населения Южного Алтая – алтайцы и казахи – занималась полукочевым и кочевым скотоводством. Но и в их хозяйстве под влиянием различных социально-экономических причин постепенно стало намечаться сокращение и видоизменение экстенсивного скотоводства – симптомы разложения кочевничества. С 60-х годов XIX в. вследствие имущественного расслоения началось огораживание некоторых видов угодий и покосов. Большая часть населения стала кочевать уже на более короткие расстояния[51]. Уже в начале XIX в. в разных местностях Алтая появились различия в условиях землепользования. Жителям левобережья Катуни были указаны границы кочевий, хотя на правобережье такого ограничения не проводилось. Четких границ пастбищ между кочевыми группами не было[52]. В одном из источников об алтайцах говорится так: «Считая себя «одним народом», калмыки (алтайцы. – Г. М.) признают… что вся та территория, в пределах которой они живут… принадлежит всем им сообща, как одному целому»[53]. Еще в середине XIX в. это высказывание соответствовало реально господствовавшим поземельным отношениям; на Алтае зачастую не было земельных разграничений даже между отдельными волостями[54]. К началу XX в., когда до 1/5 части алтайцев уже осела и получило распространение товарное хозяйство, стали разграничивать и пастбищные угодья. Но это изменение коснулось не всех категорий земель. В общинном пользовании оставались все дальние отгонные пастбища[55]. Не ограничивалась свобода переселений на свободные места, где можно было поселяться и хозяйствовать. Источник отмечает случаи поселения на местах, фактически уже обжитых. Местные жители теснились, давая место переселенцам[56]. Пользование летними пастбищами определялось правом первозахвата. Но это право действовало только один сезон, и на следующий год этим пастбищем мог пользоваться уже другой скотовод. Точно так же выглядят поземельные отношения прошлого у алтайцев по полевым этнографическим данным. Старики подтверждали, что пустующие земли имелись в избытке и ими могли пользоваться все скотоводы[57]. Многие высказывались примерно так: «Всю землю не измеришь, здесь меры не существовало, куда хочешь, туда и гонишь скот – вся тайга твоя»[58]. В данном случае речь шла главным образом о летних пастбищах. Зимники были в подворном пользовании, но мест для поселений было сколько угодно. «Ни одна скотоводческая группа не имела определенной земли для выпаса», «где хочешь, там и селись. Земли было много, хватало всем и пашни»[59]. Рассказывавшие приводили примеры захвата богачами многих лучших пашен и пастбищ в личное пользование, куда неохотно пускали посторонних. Но при обширности земель и немногочисленности населения такие захваты мало затрагивали интересы общества. Тем более, что иногда этими «личными» пастбищами все же пользовались и другие скотоводы