Ревнивая печаль - стр. 12
– Спасибо, Алик, – оживилась Лера. – Ты попал в самую точку, я и сама думала, что это было бы интересно – образовательные проекты. Но, по-моему, в Москве этим занимается достаточно фирм?
– О, они уже имели дело со многими и очень разочарованы! В Москве много интеллектуалов, которые могут составить хорошую программу, но не так много людей, желающих за что-то отвечать. Тем более за иностранных детей. Одним словом, вот их проспект. – Щегольски мелькнув подкладкой пиджака с фирменным знаком Армани, Алексиадис извлек из внутреннего кармана глянцевую страничку. – Посмотри и поговори с господином Вернье. Если, конечно, тебя это увлечет, – добавил он.
Алексиадис знал, в каком случае Лера станет заниматься любым делом, и она благодарно улыбнулась ему за понимание.
– Знаешь, что я вспомнил, рекомендуя им тебя? – вдруг спросил он. – Как ты потащила меня в Фермопилы, потому что тебе хотелось взглянуть на могилу царя Леонида. А была такая жара, что всякая другая женщина стремилась бы к морю или, в крайнем случае, в афинский магазин за шубой!
– Ты классику нашу читал? – улыбнулась Лера. – «Разве я – другие?» – так говорил один наш очень милый человек по имени Илья Ильич Обломов.
Из-за всех этих наплывающих друг на друга дел Лера даже по Берлину не успела пройтись. Вообще-то она не очень любила Германию. То есть не то чтобы не любила – просто ей больше нравились южные, средиземноморские страны с их взрывным темпераментом, которым, казалось, пронизаны были сами улицы.
Но после всего этого сумасшедшего круговорота ей до оскомины хотелось побыть одной. Припарковать наконец взятый напрокат «Опель» и идти по улице пешком, никуда не торопиться, сворачивать в тихие переулки. И думать о Мите – представлять, что они идут по Берлину вдвоем…
Лера прошла под огромным воздушным шаром в виде глобуса, добралась наконец до выхода из выставочного комплекса и вздохнула с облегчением, предвкушая долгожданное одиночество.
Поэтому она вздрогнула и прибавила шагу, вдруг услышав, что кто-то окликает ее по имени. Но назойливый «кто-то» не отставал, и Лера резко обернулась, от усталости готовая послать его подальше.
На огромной площадке перед марсианским выставочным комплексом, в лучах весеннего берлинского солнца, стоял перед нею Андрей Майборода.
Он так переменился, что Лера едва узнала его. Не изменилась только та редкостная «резидентская» невыразительность внешности, которая так бросилась ей в глаза еще при первом знакомстве. Но тогда, пять лет назад в Москве, это была какая-то располагающая, элегантная невыразительность. Теперь же Андрей выглядел так тускло, словно его посыпали пылью – несмотря на добротность его серого костюма в неизменную с московской поры «елочку».