Репетитор для Рапунцель - стр. 53
К тому же была Аня. Девушка нравилась мне безумно, но… Сейчас катастрофически не хотелось никого видеть. Боялась проболтаться о чем-то важном и личном. Знать о наших странных отношениях с ректором ей совершенно не стоило!
Дверь в дамский туалет открылась, я а затаилась, не желая выдать себя звуком.
– Это какой-то кошмар, – послышался жалобный голос секретарши Максима Викторовича. Судя по тому, что вошла она одна, разговаривала с собеседником по телефону. Открыв воду, девушка громко высморкалась, после чего застонала: – Нет, ну главное, баб водит он, а увольнять должны меня? Ну что это такое, а? Может, пожаловаться куда-то… – девушка затихла, а мое сердце забилось быстрее. Снова перед глазами возник образ голой барышни на столе, и тошнота подкатила к горлу. – Ты права, Светка. Он шишка большая. О таких руки марать – себе дороже. А вообще, знаешь, есть у меня один вариант…
Девушка резко замолчала, а я подпрыгнула на месте, потому что в моем кармане завибрировал телефон. Так громко, что услышала даже секретарша. Увидев номер отца, я быстро перевела телефон в беззвучный режим, желая дослушать речь уволенной, но та резко свернула лавочку:
– При встрече все расскажу.
Как только дверь захлопнулась, я выдохнула и все-таки подняла трубку, услышав рассерженный голос папы:
– Оставайся в своем вузе, раз так сильно надо. Но знай, наказание ты все равно получишь. До конца семестра мы не будем с мамой переводить тебе деньги на карманные расходы, – ошарашил меня он, даже не думая поздороваться. Пока мой мозг судорожно соображал, что именно привело его к такому решению, он добавил: – И, Кристина, не забывай: учеба в столичном вузе закончится, а мы с мамой останемся. Помни, на чьей стороне ты должна быть и кого благодарить! Не позорь фамилию! Мне уже стыдно людям в глаза смотреть!
– Папа, – постаралась перебить я, но было это нереально. – Я просто…
– Почему у Кировых дочь как дочь? Родители гордятся ею, ставят в пример! А что нам с мамой рассказывать о тебе? Как ты по клубам шляешься, проституцией занимаешься и ночуешь в неизвестных борделях? – мужчина замер, чтобы перевести дыхание, но мне не нашлось, что сказать. Слезы подступили к глазам, руки затряслись. Прикусив губу, я заставляла себя молчать, чтобы не сказать лишнего. – Если мы с мамой заболеем, вина будет только твоя. Прощай.
В трубке зазвучали гудки, а телефон выпал из рук. Поджав ноги, я уткнулась носом в ладони и заплакала. Беззвучно, дабы ни один человек не мог услышать.
Было больно осознавать, что единственные родственники не будут любить тебя за малейший промах. Отец и не пытался спросить меня, как и где я провела эту ночь, но уже сделал свои выводы. Мое мнение никогда не учитывалось, оно просто было совершенно не важным.