Рената Флори - стр. 14
Рената хотела сказать, что ей это высказывание кажется несправедливым и унизительным. Если уж официально лечение бесплатное, значит, и жить врачи должны на официальную зарплату, а не надеяться на какие-то подпольные подачки.
Ей вообще все, что связано было со Сталиным, казалось либо унизительным, либо чудовищным. Одних рассказов деда о том, что ему пришлось пережить и увидеть во время его ареста, к счастью, недолгого – началась война, и врачи понадобились в таких количествах, что некоторых срочно выпустили из тюрем, – одних тех жутких рассказов ей хватило для того, чтобы никогда не восхищаться Сталиным, какие бы необыкновенные качества ему ни приписывались.
Но говорить об этом Коле она все же не стала. Он сиял такой благодушной улыбкой, так старался развлечь ее интересным разговором, что ей жаль было портить ему настроение и совсем не хотелось затевать с ним спор.
Поели, Рената помыла посуду, потом сели было смотреть телевизор, но ничего интересного не показывали, и телевизор они выключили, потом Коля взял английский журнал по урологии и стал читать его со словарем, а Рената смотрела в окно, из которого виден был Аничков мост, и думала, что красивее Ленинграда нет города на свете, правда, она ведь не была ни в Риме, ни в Париже, ни в Венеции, возможно, эти города показались бы ей еще красивее, да нет, не показались бы, потому что Ленинград особенный город, и как жаль, что его уже не называют Петербургом, так идет это название вот к этому строгому рисунку набережных, и к линии домов, и к линии рек и каналов, и ко всей его небесной линии…
– Мы с тобой очень друг другу подходим, – сказал Коля.
Его голос ворвался в ее размышления так неожиданно, что Рената вздрогнула.
– Ты думаешь? – спросила она.
Она просто не знала, что на это сказать.
– Уверен. Видно, не зря меня судьба к вам занесла. Сколько себя помню, мне девчонки всегда казались какими-то чересчур… бурными. С детского сада еще. А теперь выяснилось, что мне просто подходит не московский, а ленинградский женский тип. То есть петербургский еще – я думаю, здесь всегда женщины именно такие и были.
– Какие – такие? – с интересом спросила Рената.
– Ну, не знаю, как это описать, я же врач, а не писатель. Наверное, уравновешенные. Здравомыслящие – так, может. Без лишних эмоций. Ей-богу, мне это дико нравится! В этом есть аристократизм. Не по биографии, а, так сказать, по месту жительства. Вот у тебя, например, есть дворянские корни?
– Нет, – пожала плечами Рената. – Мама говорила, первый Флори сюда из Англии на эпидемию холеры приехал. А потом влюбился. Может, не в девушку, а в Петербург? – улыбнулась она. – Во всяком случае, даже тогда не уехал, когда его толпа во время холерного бунта чуть не убила. Его Николай Первый спас. – И, встретив недоуменный Колин взгляд, Рената пояснила: – Кто-то пустил слух, что врачи отраву вместо лекарства дают. И Николай Первый лично на Сенную площадь приехал и целую склянку этого лекарства на глазах у толпы выпил – чтобы подданных своих успокоить и врачей защитить. В общем, тот наш первый Флори был самый обыкновенный врач. Так что ничего аристократического во мне нет.