Реквием по любви. Искупление - стр. 3

«Твою мать! – отчаянно пульсировало в сознании. – Твою мать!»

Похомов стиснул зубы до противного скрежета. А кулаки – до хруста костяшек. Его зверски заколошматило от ярости, от лютого первобытного бешенства. Он пристально вглядывался в каждого присутствующего здесь человека, всеми фибрами души желая лишь одного – вычислить ублюдка.

Его мысли были прерваны странным звуком, раздавшимся из динамика телефона. Складывалось ощущение, будто Макар саданул кулаком не то по мебели, не то по стене. А потом вдруг взревел не своим голосом:

– Что ты натворил, мудак? Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Я… я годами прогибался под Гарика! Я безропотно выполнял все его поручения и прихоти! Самые паскудные. Самые мерзкие. Самые… Падла, да когда я сдохну, меня даже в ад не примут! Но… выбора не было. Он приказывал, а я исполнял! Блевал потом часами в туалете, но исполнял! Только так… Только так я мог защитить Лизу! И защищал. Защищал! Пока ты, сука…

– Кого ты там защищал, герой невидимого фронта? – не выдержав, взорвался Борзый. На шее от напряжения взбугрились вены – так сильно он орал, надрывая глотку. – Ее Прокурор защищал все это время! И мой отец!

Макар зашелся в приступе зловещего хриплого лающего смеха.

– Когда ты уже поймешь: они на это не способны! – яростно выплюнул он спустя секунду. – Мстить и сводить счеты – это да! Бесспорно. Здесь им нет равных. И нагнут кого угодно. И с землей сровняют. И город в крови умоют, если придется. Но… они не видят дальше собственного носа. И не в состоянии предотвратить катастрофу, когда это требуется. Вот Черчилль предотвратил бы. И защитил бы как положено. Он людей насквозь видел. Ну… за небольшим исключением. Но Боря – не Кир! Нет у него чуйки брата. Он не стратег. Кого они с твоим отцом защитили? Кого? Иринку Борькину? Или… Маришку, быть может? Где они были, а? Где все они были, когда она умирала? Когда так нуждалась… в них! Не-е-ет! В гробу я видал такую защиту! Они ведь и с Лизой особо не заморачивались. Наивно полагая, что про дочь Черчилля все забудут и никто не станет искать малышку, якобы «спрятали» ее. На деле же тупо подделали ей документы и предоставили им с бабкой другое жилье. А потом, довольные собой, занялись каждый своей жизнью. Да только… люди Гарика нашли Лизу! Почти сразу нашли! Каждый год на свой день рождения я получал от Пескаря открытку. Вернее, фотографию. Ее фотографию! Каждый проклятый год! Из раза в раз она становилась все старше. Росла. Расцветала, превращаясь в точную копию своей матери. Она спала спокойно, даже не подозревая, что каждый день ходит по краю пропасти! Сказать, почему ее не трогали? Или сам мозги включишь наконец? Я выторговал ее жизнь взамен на абсолютную преданность этому ублюдку! Но у нашего с ним уговора был один крохотный пунктик: Лиза должна оставаться… нейтральной и максимально далекой от нашего мира. И все шло отлично, пока один зажравшийся мудозвон… Сука! Ты же ее под удар подставил! Понимаешь ты это или нет? Теперь у него развязаны руки. Теперь она не безобидная девочка, пребывающая в неведении о своем происхождении, а офигенный рычаг давления на тебя, меня, Прокурора и Похома! А также угроза для него самого. Он до усрачки боится всего, что связано с Черчиллем. И с возрастом его паранойя лишь усиливается. Кир нарыл на него кое-что. Весьма лютый компромат. И Пескарь думает, что перед смертью он передал его Марине. А та… своей дочери. Все эти годы мне удавалось убеждать его в обратном. Доказывать с пеной у рта, что Кирилл никогда не посвящал Марину в свои дела. У него был жесткий пунктик по данному поводу. Если он и передал кому эту информацию, то только Боре. До сегодняшнего дня Гарик прислушивался ко мне. Но… новость о твоей женитьбе… все меняет. Что ты натворил? Я больше не смогу защищать ее. Это будет расцениваться как помощь его врагам! Я… не знаю, что мне делать. Падла! Я впервые в жизни не знаю, что мне делать! Я готов растерзать тебя собственными руками!