Регент - стр. 47
Эта мысль его просто потрясла.
Ибо если продолжать логическую цепочку дальше, то следовало начинать сомневаться во всем, что он помнил. А значит, и он мог вполне оказаться не он. И вообще у Владислава Второго не было никакого незаконнорожденного ребенка, и не приказывал император убить мать Осетра…
«Стой! – сказал себе Осетр. – Остановись! Так можно дойти до полного сумасшествия! Зачем стоило городить такой обман? Что это могло бы дать Железному Полковнику?»
Ответа на эти вопросы у него не имелось. И иметься не могло. Удивительным был даже тот факт, что такие вопросы возникли. Ибо если не верить Деду, то кому тогда вообще можно верить?…
Осетр вскочил с койки.
А вот сейчас сходим к Всеволоду Андреевичу, опутаем его «Магеллановыми Облаками» и вытянем всю правду-матку! Никуда он, голубчик, не денется! Пусть расскажет, где во всей этой истории правда, а где ложь!
И Осетр кинулся прочь из номера.
Глава двадцатая
На следующий день агенты, следившие за главным мибовцем, доложили графу Михаилу Пантелеймоновичу Кушелеву-Безбородко, что Василий Илларионович Толстой всю прошлую ночь провел в здании министерства имперской безопасности.
Если учесть, что такое происходило крайне редко – министр предпочитал ночевать под теплым бочком своей супруги Зинаиды Петровны – то оставалось сделать напрашивающийся вывод: случилось нечто весьма и весьма важное. По всей видимости, мибовские ищейки напали на след волчьей стаи.
Михаил Пантелеймонович слегка приуныл.
Похоже на то, что заочная схватка между безопасностью и внутренними делами может оказаться проигранной.
Для Михаила Пантелеймоновича это было как серпом по одному месту. Он всегда с ревностью воспринимал успехи министерства имперской безопасности. Мибовцам все доставалось с меньшим трудом, чем его людям. Они порой могли позволить себе возвыситься над законом, тогда как сотрудникам министерства внутренних дел постоянно приходилось действовать с оглядкой. Иначе те же мибовцы поднимут вой. Нет, это не тот вой, который свойственен средствам массовой информации – общественное мнение о нарушениях, как правило, и знать не знает. Но в административном и политическом смысле такая реакция была еще хуже.
Его императорское величество непременно скажет при случае: «Что же это твои парни, Михаил Пантелеймонович, опять на конституцию начихали? Подводите вы меня, граф! Аккуратнее надо работать! И без того недовольных нашей политикой – пруд пруди! А тут вы еще…»
По-свойски, конечно, скажет, с глазу на глаз. Да только радости от такой «свойскости» мало. Капля камень точит, а мнение императора – отнюдь не камень! Министры слетают с должностей и за более малую провинность. И прощает император графа Кушелева-Безбородко только за преданность его. Но преданность – фундамент для устойчивости положения довольно шаткий. Пока не найдется более преданный… Или умеющий пустить пыль в глаза…