Реформация. Полная история протестантизма - стр. 12
В другой английской приходской церкви, в деревне Уэнхастон, что в графстве Суффолк, мы можем увидеть, как представляли этот Страшный Суд. В этом нам поможет картина, которую написали в начале XVI века на досках, закрывавших арку над алтарной преградой с Крестом Господним (см. илл. 3). Именно на нее смотрели прихожане, слушая в церковном нефе латинскую Мессу. Но ее воспринимали как фон – взгляды прежде всего устремлялись на скульптурную группу, в центре которой был Иисус Христос, пригвожденный к Кресту, а рядом с ним, охваченные скорбью, стояли Дева Мария и Иоанн, любимый ученик, которому умирающий Спаситель доверил заботу о матери. В наши дни композиция утратила гармонию: протестанты, охваченные ненавистью к святым образам, сорвали все изваяния и уничтожили их, сохранив лишь смутные контуры на окрашенных досках. Однако вокруг этих призрачных отголосков былой памяти мы увидим другое – нагромождение обнаженных тел, заполняющих пространство; по сути, это просто масса голой плоти, которую в современном западном христианстве сочли бы полной безвкусицей и верхом неприличия.
В виде обнаженных людей представали души умершего человечества, над которым в конце времен вершился суд. Одни стройными рядами шли на небеса вкушать вечное блаженство, очистив грехи в испытаниях Чистилища. Других по тяжести их грехов не допускали даже до боли Чистилища – такие, терзаемые и устрашаемые бесами, страдали от нескончаемых адских мук. Возможно, столь яркая нагота спасенных и проклятых душ пробуждала у прихожан похотливые мысли, и, может быть, вся низость этих мыслей напоминала – довольно своевременно – о том, почему тело воплотившегося Бога, сокрушенное, почти лишенное одежд, распято там, на Кресте. В уже упомянутом Бакингемшире, в деревне Бротон – кстати, она располагалась недалеко от Престон-Биссетт, так что местные могли бывать там довольно часто, – сохранилась настенная роспись XV века, выражающая те же идеи, только чуть иначе: там изображены богохульники, пьяницы и игроки, окружившие Деву Марию, которая держит в объятиях мертвого сына, и каждый грех, совершенный людьми, наносит Иисусу новую рану [1].
Иисус Христос, Мессия, сын Бога и сын Марии, умер в Палестине за грехи человечества, стремясь хоть что-то исправить и хоть кого-то спасти – после того как в Эдеме, еще на заре творения, пали, ослушавшись Бога, Адам и Ева. А на Страшном Суде Христос, воскресший из мертвых, совершенный Бог и совершенное вочеловеченное Слово, по-прежнему победоносно нес бремя своих ран, оставленных распятием, и вершил судьбы людей, определяя им участь: Рай или Ад. Церковь рассказывала эту историю непрестанно – и в Уэнхастоне, и в Престон-Биссетт, и во всех церквях западного христианского мира. Вся драма христианской веры была встроена в этот ансамбль Распятия и Страшного Суда, простершийся от земли до церковных сводов, от живых прихожан, толкавшихся в нефе, к алтарной преграде, где изображались святые, пребывающие на небесах, потом еще выше, к жертве умирающего Спасителя – и, наконец, к жизни вечной. А прежде всего сквозь дверь в алтарной преграде – точнее, сквозь то, что представлялось людям как дверь, – священник, исполняя свой долг у престола, приводил в церковь самого Спасителя, принимавшего материальную форму. Образ распятого Христа являл людям реальное, телесное присутствие Бога, и круглая белая облатка в руках священника, олицетворение изломанного тела, была символом этого присутствия. А когда священник на глазах у всех воздевал руки, вознося освященную облатку и чашу с вином, служитель звонил в колокол, и во всем приходе узнавали, что дело Церкви – предстояние за людей перед Богом – свершилось в очередной раз.