Редкий гость - стр. 25
Идиллия. Рай. Беда в том, что рай, расчерченный по линеечке, – это ад.
Обед подали в Белом зале. Горничные в закрытых коричневых платьях до пят и накрахмаленных передничках споро передавали тарелки, чашки и прочий столовый прибор на белую скатерть стола. Белые тарелки тончайшего фарфора в полной тишине, будто сами собой, заполнялись кушаньями, в высокие фужеры булькало вино для взрослых и свежевыжатый сок для детей. Подавали суп из чальсы, мясо апаи с гарниром из овощей, круглый год растущих на грядках, разбитых у подножья вулкана, салат с мясом угря, десерт. Розеточки с вареньем из темно-красных плодов кустарника барден, служившего живой изгородью в южных широтах, и лепестков тропического цветка жюви стояли по всему столу – это было любимое лакомство обитателей поместья, но дети не смели протянуть руку к посудинкам со сладостью: два мальчика в черных брюках, белых рубашечках и девочка в кринолиновом платьице с кружевами и бантом чинно наблюдали, как заполняются их тарелки, чтобы вслед за хозяином поместья приступить к трапезе.
Их мать, статная молодая женщина в блузке, соблазнительно вздымавшейся на груди, и белых брюках, внимательно наблюдала, как ведут себя дети. Черные волосы женщины удерживала золотая заколка с большим камнем, на груди вились сразу три золотые цепочки, и золотые же кольца тяготили холеные пальцы, нервно сжимавшиеся при каждом движении мальчиков.
Юджин Дадли сидел во главе стола. Задавая тон обитателям поместья, Дадли надел черные брюки свободного покроя, легкие туфли и белую рубашку, позволив себе закатать рукава. Легкий ветерок из полуоткрытого окна за спиной легонько трепал его седые волосы, ничуть не поредевшие к пятидесяти годам. Время выбелило его шевелюру, высекло морщины на лице и отступилось, оставив тело, словно скрученное из тугих жгутов мышц, полным энергии. Его прадед принимал Первую посадку – и умер от лучевой болезни, его дед строил Корк Си и Аккрингтон – и все силы отдал первым поселениям колонистов, его отцу доверили подписать план строительства Москвы и отдали в единоличное владение остров, закрыв глаза на устроенный человеком катаклизм – отец Дадли упал за борт яхты, загнав себе в кровь три кубика дряни, синтезированной из большого красного цветка, растущего на болотах вокруг Корк Си.
Наркотики Дадли презирал, полагая наркоманов законченными эгоистами, из любви к себе променявшими жизнь на дозу. Сквозь пальцы смотрел на шалости Марселя, самого старого ковбоя, любителя экспериментов с самогонным аппаратом, в День посадки надиравшегося в хламину. Напитки Марселя уважали все – даже мадам хозяйка прикладывалась к маленькой бутылочке с «коньяком»… Дадли пил вино. Бокал за обедом, для здоровья – любимым напитком хозяина была вода с ручья в тридцати километрах к западу. Там, среди нагромождения каменных плит, в окружении красавцев-рапангуанов пробивал дорогу бойкий поток с гор. Чистая ледяная вода – Дадли помнил рассказы деда, как на борту Платформы им приходилось отчитываться за каждый глоток воды, как ловили в тарелке с витаминизированным бульоном («Зеленый сойлент», – кривился дед) кусочки овощей и отправляли петицию Капитану, чтобы в жилых отсеках повысили содержание кислорода, потому что работа завода газовых смесей перегружала реактор. Энергию экономили – а в отсеках от недостатка кислорода синели дети. В поместье всегда питались обильно и вовремя. Везде стояли кулеры с бутилированной водой, и кара ждала нерадивую прислугу, если хозяин находил пустую бутылку или автомат оказывался без стаканов.