Рецепты еврейской мамы, 30 лет спустя - стр. 10
Это состояние захватывает дух и одновременно тревожит. Нельзя резко вынырнуть из глубины моря на поверхность без риска заработать кессонную болезнь. При быстром, аварийном всплытии (каким был наш отъезд из Союза) требуется барокамера. Этой «барокамерой» стал старинный замок Шуно. Тоже серый, в силу своей древности, но уже с ощутимым мускусным запахом свободы. Мы провели в нем три дня, и теперь я понимаю, что трехдневная «адаптация» перед отъездом в Тель-Авив была очень мудрым шагом израильских властей, ведь она позволила постепенно стравить давление и не допустить у иммигрантов настоящего культурного и эмоционального шока.
Наконец, три дня спустя мы приземлились в аэропорту Тель-Авива. Встречающие задавали нам много смешных и бесполезных вопросов (смешных, потому что для нас они были просто китайской грамотой). Ну, например: где мы хотим жить, где планируем работать, какую именно часть Израиля мы предпочитаем? Не только я, но и Борух не могли ответить ни на один из них. Мы вообще-то уже были на пенсии и ни о какой работе даже не думали. Тем не менее я рискнула и сделала, как мне казалось, очень умный выбор в пользу городка с шикарным названием Арад, близ Беэр-Шевы. (В случае крайней необходимости почему-то все важные решения в нашей семье принимала именно я, а не Борис Абрамович.)
Арад оказался малюсеньким городком с населением всего 10 тысяч человек, расположенным в зоне полупустыни. Основной аргумент моего выбора заключался в том, что, прибыв из мегаполиса, а потом и из столицы, мы будем нуждаться в отдыхе и уединении. А что для этого подходит лучше, чем городишко с двумя улицами и единственным магазином? Тем более что там отличный сухой климат…
О, да! Арад был сух. Абсолютно, законченно сух. В этом были уверены все, кто обсуждал со мной варианты нашего дальнейшего проживания. Поэтому я никогда не забуду взгляд, которым наградил нашу новоиспеченную и странную семью агент иммиграции, убедившийся в том, что мой «роскошный» выбор места проживания окончательный и обсуждению не подлежит. Так смотрят на серьезно и неизлечимо душевнобольных людей, убежденных в своей правоте. Как поспоришь с психом? В этом взгляде были и жалость, и надежда, и недоверие, и полная растерянность.
Получив документы и договорившись о вызове такси, мы ступили из безразлично-прохладного, кондиционированного, а потому невкусного воздушного пространства аэропорта в самый настоящий июльский ад! Моим первым осознанным чувством было непреодолимое желание снова убежать в зону иммиграционного контроля и попросить там гуманитарного убежища. Я не знаю, какая была тогда температура? Тридцать градусов? Сорок? Выше? Добавьте к этому одуряюще сладкий запах цитрусовых и шумовой уровень улицы, многократно превышающий любые допустимые в день праздничного салюта децибелы, а также увиденную впервые в жизни толпу полуголых людей. (Пляжники они, что ли, все?) У нас дома так никто не одевался!