Реальность и мечта - стр. 37

Тем не менее при всех сложностях военного времени наш театр продолжал работать, привлекал вечером огнями, помогал искать и радость, и забвение от тягот жизни, и ответы на трудные вопросы. Конечно, постановочный уровень спектаклей был не всегда высок, но актеры работали с такой отдачей, что зритель неотрывно следил за происходящим на сцене и щедро награждал актеров аплодисментами. Толика успеха доставалась и нам – студийцам, занятым в спектаклях. А главная заслуга во всем этом, без сомнения, принадлежала Евгению Павловичу.

Еще у Просветова был талант воспитывать в студийце желание работать самому, самому искать роль. К его методам общения с учениками вполне применимы слова Станиславского: «Я пытаюсь ввести известную систему в дело воспитания и работы актера над собой, но должна быть определена и известная система взглядов и ощущения жизни для любого художника, который в своем творчестве ищет правды и хочет через свой труд быть полезным обществу». Просветов не подавлял учеников собой, своими знаниями, авторитетом. Он умел взбудоражить фантазию даже у таких зеленых птенцов, какими были мы. Пусть наше исполнение было наивным и смешным. Не важно! Важно другое: он разбудил в нас интерес к таинственному миру театра. Вот, вероятно, тогда, еще не до конца осознанно, и возникло у меня желание быть актером.

Война все шла. Я взрослел, учился в школе, занимался в студии, помогал матери по хозяйству, жил в круговороте дел, не очень задумываясь о будущем. Вообще свои мечты и планы все тогда откладывали на «после войны». Я не мог распоряжаться собой в ожидании призыва в армию, не мог строить планы далеко вперед. Но вероятно, уже тогда что-то увидел во мне Евгений Павлович, во что-то во мне поверил… Понимая, что Тарская студия едва ли может дать мне путевку в жизнь, Просветов вызвал меня однажды к себе и сказал: «Миша, вам, я думаю, надо продолжить актерскую учебу в Омской студии, которую сейчас организует Самборская. Стопроцентной гарантии, что вас туда примут, дать не могу, но попытаться стоит. Я напишу вам рекомендательное письмо. Поезжайте, я вам советую».

Я верил Евгению Павловичу, я уже отравился театральным ядом, уже мечтал… И отважился ехать. А когда я сообщил о своем намерении матери, она отнеслась к этому неожиданно спокойно: «Если ты так решил, я мешать не буду». В Омске жила моя тетушка, так что пристанище у меня было.

Позже, уже учась в Омской театральной студии, я приезжал на каникулы в Тару и почти ежедневно приходил в театр. Дела в нем шли все хуже и хуже: после окончания войны актеры собирались домой. Хотя спектакли шли, а репетиции продолжались, что-то механическое проскальзывало в них. И как ни старался Евгений Просветов сохранить обычный порядок в этой жизни «на чемоданах», было видно, что театр доживает последние месяцы.