Re:мейк - стр. 1

Его просто невозможно было не заметить. Он дремал в зале ожидания, сидя в пластиковом красном кресле, свесив голову на грудь. Длинная остроносая сумка лежала у ног с готовностью охотничьей собаки при первом же сигнале броситься прочь, тогда как её хозяин никуда не спешил. Он едва заметно поседел, располнел, под глазами залегли темные круги, и выглядел, словно смертельно устал и окончательно потерял интерес к жизни.

Я гадала, как он оказался поздней ночью в зале ожидания. Может быть, он побоялся услышать, как поет по вечерам в душе подруга, как шлепает в спальню босыми ногами? Ее смех и ощущение полноты жизни, удушливая забота невыносимо пугали его или, наоборот, раздражали, и поэтому он сбежал. Возможно, он ее или любил очень сильно, или не любил вовсе. Он не терпел полумер. Но в любом случае одиночества он не переносил. Я представляла, как еще до ее возвращения с работы он нашел предлог и сбежал. Мне хотелось верить в то, что ему плохо без меня. Оставалось только удивляться женской жестокости, которую я нередко подмечала за собой.

Я почти ничего не знала о нем. Говорили, что сразу после нашего разрыва он нашел себе женщину. Аллочка хороша собой, надежна, заботлива и невозмутима – «женщина-скала». Рассказывали, заглядывая в глаза, нарочито подчеркивая те достоинства новой пассии, которыми я не обладала. «Да, – говорили его друзья, – живут вместе, но жениться еще раз Андрюха не станет».

Я ненавидела себя за слабость, что не могла уклониться от разговоров о нем, и нелепо краснела.

Нет, в целом он не изменился – те же опрятность и строгость в одежде, те же независимость и отрешенность. Я медленно продвигалась между рядами кресел в поисках свободного места. Сотни раз я репетировала нашу встречу, а сейчас трусливо пряталась за спинами пассажиров, не предпринимая никаких попыток, чтобы подойти к нему. Что я ему скажу? В каждом слове будет фальшь, даже в моем молчании будет слышаться ложь. Потому что правды я не знаю. Правду всегда знал он. Закинув ногу на ногу, он закуривал и начинал объяснять, что со мной происходит, кто я есть, что я думаю и чувствую, и как мне следует поступить, словно инструктировал курсанта перед самостоятельным вылетом. Я особенно любила его в эти минуты, а вовсе не в минуты близости, как он предполагал. Говорил он своим неподражаемым низким голосом тихо и устало, слегка растягивая последние гласные, незаметно избавляя меня от бремени самостоятельности и свободы. С ним, таким заботливым и деспотичным одновременно, я могла себе позволить быть инфантильной. Конечно, я возражала, много раз поступала наперекор. Он был моей отправной точкой, моей опорой, моей осью вращения, а потом, когда ее не стало, я потеряла себя.

Я устроилась на безопасном расстоянии, и мне нравилось смотреть на него, не отрываясь. Никогда и ни с кем я не чувствовала такого покоя, как с ним. И сейчас, словно впрыгнула на последнюю ступеньку автобуса, который так долго догоняла: спешить уже было некуда.

Стала вспоминать, как в первые месяцы после разрыва я ждала, что произойдет чудо, и он все изменит, как в кино. Ждала, когда он грубо и напористо, не принимая возражений, скажет, что ждет меня внизу и дает мне семнадцать, нет, девятнадцать минут на сборы, а в машине хмыкнет выразительно и добавит, как однажды Майкл: «Детка, я сделаю тебя счастливой», и выжмет до отказа педаль газа. Но о моем счастье он задумывался меньше всего. За годы обида выцвела, словно старая акварель, и я приняла все как есть. А сейчас она пронзила меня с новой остротой, как если бы мы расстались только вчера. Как мог отпустить меня, если мое счастье только рядом с ним? – думала я, глядя на него, и чувствовала, что меня бьет холодная дрожь.

Нос с горбинкой, широкое открытое лицо, заметная проседь у висков, тонкие губы, которые даже во сне кривятся в усмешке. Я знала в нем все, как дома, где до сих пор безошибочно нахожу выключатель в темной прихожей. Боже, как я соскучилась!