Развод. Я не прощу измену - стр. 30
И ведь не скажешь ничего! Они выпившие, смысл сейчас что-то говорить? Ничего не услышат. А то, что от их старания только хуже, так...
Когда двери за последним посетителем закрылись, я, поставив притихшую Анюту на пол, кинулась открывать все окна в надежде проветрить.
– Посиди с Анечкой полчаса, я проверю и уберу за ребятами! – зашла я в комнату к маме и обомлела.
Мама сидела в наушниках, как обычно, перед открытым окном. За столом с ноутбуком. Но в отличие от прошлого раза я отлично видела, что она смотрит с таким сосредоточенным лицом.
На экране мелькали кадры нашей далёкой жизни. Когда папа был жив, а мы с Юрочкой были маленькие. Когда мама была счастлива.
Но то, с каким лицом она смотрела это домашнее кино, меня напугало.
Так смотрят на хроники войны, с таким лицом выносят приговор, такими больными глазами себя казнят!
Мамочка! Зачем ты ищешь свою вину там, где нет? Зачем ты казнишь себя прошлым, наказывая в настоящем своих детей?
И что мне с этим всем делать?
– Мам, – я тронула за плечо, и она вздрогнула всем телом, быстро выключив экран.
– Мам! Мне нужна твоя помощь сейчас. Не отказывайся, прошу! Я не справляюсь одна. Мне сложно на первых порах. Пожалуйста, прочти Анюте три страницы сказки, пока я приведу квартиру в нормальное состояние, – говорила я, не давая ей перебить себя и напирая на чувство долга.
Если в начале моей речи мама злилась, что я увидела её тайну и готова была отчаянно отстаивать свою невиновность и мировоззрение, то к концу приняла моё нежелание ничего с ней срочно обсуждать и, казалось, успокоилась.
А я ринулась из комнаты со всей возможной скоростью.
С бегством Никиты в Грузию в моей жизни будто открылся ящик Пандоры. Неприятности и чужие тайны посыпались, не спрашивая моего желания. Я чувствовала себя щепкой, что раньше была частью огромной крепкой плотины и видела только свой сектор бытия. Он мне нравился, тот крошечный устроенный мирок. А сейчас я неслась в гремучем потоке, хаотично сталкиваясь с разными кусочками неведомой ранее истории.
Никита, оказывается, реально ходок. И вся его любовь, что он демонстрировал мне пять лет, была только ширмой. Одной стороной его личности. Только фасадом для официального пользования.
Только лишь одной гранью его жизни. Настоящего Никиту я узнаю только сейчас. Труса и предателя.
А у мамы серьёзные проблемы с чувством вины после смерти папы. Она так и не смирилась. И всё ищет и ищет, когда и как была не права в прошлом. Ушла в это прошлое с головой, теряя реальную жизнь. Забывая здесь и сейчас. И вместо выдуманной вины за смерть папы мама упускает реальную ответственность за жизнь своих детей. За жизнь Юрки.