Развод. Счастье вопреки - стр. 11
– Прекрати, – говорю сама себе, утирая слезы и вставай с пола.
Не хватало еще простыть. Смотрю на стейки, выложенные на тарелку, и хочется кричать. Все, как он любит, средняя прожарка, румяная корочка. Кому я все это готовила, человеку, которому со мной скучно, который так легко готов вонзить нож прямо в спину, несмотря на годы вместе?
Еще и шантажирует, думает испугаюсь. Да не будет этого никогда! Мне не двадцать лет, и жизнь тоже била. Он может не верить, сколько угодно сомневаться в моих словах, но, когда поймет, поверит, уже поздно будет.
Достаю мусорное ведро и, схватив тарелку, швыряю в нее стейки, но нижний, как назло, прилип. Трушу, не помогает. Его словно на клей приклеили.
– Да отцепись же ты, отцепись, – говорю куску мяса, будто он может меня послушать и сделать так, как нужно мне.
Казалось бы, это всего лишь стейк, но то, что у меня не получается его выкинуть, вызывает новый приступ истерики.
Кусок мяса, как мои чувства к Армаду. Хочу избавиться, выключить их, чтобы не было так больно, чтобы сердце кровью не обливалось, чтобы глаза не горели от слез и губы не дрожали, чтобы тремор в руках прошел, но ничего не получается. Все это прилипло ко мне, как кусок мяса к тарелке, и не хочет отлипать.
– Да чтоб тебя, – трушу еще сильнее, и тарелка выскальзывает из рук, разбивается о пол.
Смотрю на разлетевшиеся осколки, трещины в плитке на полу и отлетевший кусок мяса, замираю. Даже истерика прекращается, но лишь на несколько секунд, а потом меня накрывает с новой силой.
– Ааааа, – все же срываюсь на крик, падаю коленями на пол, закрываю лицо руками и начинаю плакать.
Понимаю, что жалость к себе никак не поможет, но в эту секунду хочется, чтобы кто-то обнял, прижал к груди, сказал, что все плохое скоро закончится. Только никто больше ко мне не придет и не обнимет, не скажет так. Единственный человек, который мог это сделать, сейчас уехал к другой.
Нет, надо собраться, взять себя в руки. Поплакать я всегда успею, а вот искать выход из сложившейся ситуации нужно уже прямо сейчас.
Начинаю собирать крупные осколки, кусок тарелки впивается в кожу и полосует ладонь, я взвизгиваю и бросаю всё на пол.
Снова.
Осколки становятся еще меньше, а слезы из глаз катятся еще сильнее.
– Да что же это такое, сколько можно?
– Мама, – за спиной раздается голос сына.
Резко напрягаюсь, выпрямляю спину, шмыгаю носом. Он не должен был видеть меня в таком виде. Господи, что я себе позволила? Расплакалась в проходной комнате. Совсем с ума сошла. Ладно бы в спальне, заперевшись в нашей с Армадом спальне…