Развод по соседству - стр. 29
Говорю Тоне, что буду следить за выходом номера и заставляю пообещать, что позовёт, когда сядет писать новую статью. Помогаю ей вымыть посуду и, вдохнув, понимаю, что делать мне больше тут нечего. Тоня уже переминается с ноги на ногу, пора ехать за дочкой. Та тоже боевой котёнок, хоть и вредная, зараза.
Целую её в щеку, – она не дёргается в этот раз, даже как-то замирает.
– Антонио, ты ради меня не готовь, поняла? Я же пошутил насчёт ужинов. Просто помогу чем смогу в любой момент.
Тонька испуганно поднимает брови.
– Но как же? Я же сама предложила?! Да мне приятно! Никто так меня за готовку никогда не хвалил! – Лепечет, а сама опять краснеет. Скотина Артур, значит, молча жрал и не мог даже благодарность выразить.
Возвращаюсь к своим баранам. К ремонту своему. Можно было бы бригаду нанять, но я люблю сам в таких делах ковыряться. Чтобы знать, что каждый сантиметр сделан так, как надо, идеально. С дедом мы часто раньше что-то по ремонту делали. Он меня всему и научил. Самое классное было в гараже с ним возиться. Перебирать старую шестёрку, тачать на фрезере детали, слушать их с другими дедунами разговоры.
Думаю про своих, замешивая в ведре раствор. Мать жаловалась, что последний муж пьёт сильно, как бы она сама тоже не сорвалась. Опять. Бабушка давно на неё рукой махнула – отрезанный ломоть. А мне как-то жалко её. Всю жизнь просрала в поисках женского счастья, но так и не поняла, когда оно у неё было.
Отца тоже вспоминаю. Остались, правда, размытые отголоски, как он меня вверх подкидывает, как бреется в ванной, обмазавшись пеной с головой, голос его прокуренный, хриплый. Мать говорит, что он испанских кровей был, потомок тех, что в тридцатых годах в прошлом веке от фашистов из Испании к нам в коммунизм бежали. Но бабка машет рукой, нет, никакой не испанец, цыган из наших.
Испанец не испанец, а раньше за рожу мне знатно доставалось. Дети глупые и злые, орали на чернявого цыганёнка среди них, лупили поначалу. Помню, как отчим учил – бей первым. Не бойся ничего, дерись до кровавых соплей, если не заставишь себя уважать сразу, так и будешь ходить недобитком. На хоккее меня за это и ценили. Не боялся ничего, ни травм, ни тренера, ни других пацанов, годами постарше. Лез в драку, только почуяв намёк на оскорбление.
Из молодёжки меня Таранов именно поэтому к себе и забрал в лучший хоккейный клуб страны. Стратегия у него была такая, – силовая, жёсткая, агрессивная игра на льду. Все боялись «Коня Ковригу» – когда я выходил на лёд, болелы выли от восторга – сейчас полетят зубы и захрустят кости. Правда, очков это много не приносило. Кубок уходил в те клубы, где играли тактически, быстро и аккуратно. Таранова правление команды сменило на хитрожопого Филиппка, которому важна была стратегия и скорость и моя звёздная карьера закончилась. Поехал за тренером в Омск, где ещё любят подраться. Но и там я всё больше и больше сидел на скамейке запасных. А потом схлестнулся с Гатауллиным, который тогда за казахов играл и всё, нашла коса на камень. Пацан меня вырубил, разрыв сухожилия, больше никакого хоккея.