Развод. Ошибка прошлого - стр. 29
Мне больно на них смотреть, поэтому перевожу взгляд за окно, в котором мелькаю многочисленные многоэтажки, сменяемые парками и торговыми центрами.
— Он мне изменил… с Ликой, — у меня не получается сдержать слова, которые то и дело рвутся наружу.
Машина виляет.
— Что? — голос брата звучит приглушенно. Я не смотрю на него, но уверена, что пораженный взгляд он на меня все-таки бросил.
— Я перед отъездом узнала… — произношу еле слышно.
— Ты уверена, — спустя некоторое время спрашивает Леша.
Киваю, и только через мгновение понимаю, что он вряд ли увидел. Поэтому мне приходится найти в себе силы, чтобы наконец произнести вслух:
— Сначала сомневалась. Но он за два года так и не попытался со мной связаться, а когда я приехала, сразу увидела их вместе, — тяжело сглатываю и впиваюсь пальцами в бедро. — Сегодня я спросила… он не отрицал.
Брат молчит. Я тоже. Во рту пересыхает. Язык будто к небу прирастает. Леша — первый человек, с кем я делюсь своими переживаниями. Не хочу рушить их с Глебом дружбу, но больше не могу держать правду в себе.
Проходит больше часа, пока мы добираемся до кладбища, а потом еще минут пятнадцать, прежде чем находим нужную могилу.
Издалека замечаю белый прямоугольный памятник, находящийся за железной оградой. Он выделяется среди других: серых и черных. Сразу понимаю, что нам к нему. Подходим ближе. Внутриогорожено слишком много места, словно оно ждет еще одного человека. Но я тут же забываю об этом, когда вижу фотографию, выгравированную черными линиями. Замираю.
Валентина Леонтьевна смотрит на меня добрыми глазами. На губах легкая улыбка, а волосы уложены в идеальную прическу. Слезы катятся по щекам. Опять.
Леша открывает передо мной калитку, но я не двигаюсь. Не могу избавиться от ощущения, что, если пройду через нее, реальность навалится на плечи. Где-то на краю сознания все еще теплится надежда, что это злая шутка. Кажется, что я еще увижу Валентину Леонтьевну. Она посмотрит на меня, хоть и строго, но нежно, как умеет… умела только она.
Я надеялась, что, когда вернусь, смогу ей все объяснить. И она поймет, услышит...
— Ты как? — брат кладет руку мне на спину.
Его ладонь придает немного сил. Я киваю и делаю шаг. На аккуратной могиле, запечатанной надгробием, в цвет памятника, замечаю букет белых роз, чуть больше моего. Кто-то навещал Валентину Леонтьевну недавно и, видимо, хорошо ее знал. Кладу свои цветы рядом, и прикасаюсь к холодному камню.
— Простите, что не смогу выполнить ваше «предсмертное желание», — шепчу, чувствуя, как глаза снова наполняются слезами.