Развод. Не бывшие - стр. 39
Заливистый плач, который я успел выучить за несколько минут, проведенный рядом с дочерью, раздается снова. Шагнув в их сторону, останавливаюсь. Вижу, как Ясмин берет на руки Надю, которая раскричалась, чтобы мама поскорее взяла ее на руки. Вижу, как обступили Ясмин сыновья, наперебой рассказывая ей что-то непременно для них важное.
Раньше Ясмин бы непременно обернулась в поисках поддержки и переложила бы часть обязанностей на меня, но сейчас она ловко уделяет внимание мальчикам и успокаивает Надю. Справляется самостоятельно, хотя уверен, что ей было трудно.
“Слишком поздно для извинений, Динар” — звучит в мыслях ее голос. Слишком поздно. Слишком. Оказывается, можно опоздать. Пока я ждал, когда же Ясмин даст о себе знать и вернется, она изменилась. Выросла, стала серьезнее и взрослее, решительней и раскованней. Одной рукой держа Надю на руках, вторую протягивает мальчикам и ведет их к выходу. Самостоятельно, без чьей либо помощи. Такая хрупкая и сильная одновременно.
Один бог видит, как я хочу быть сейчас рядом. Просить прощения, валяться на коленях, лишь бы разрешила быть рядом с ними. Смотреть на их улыбки, радоваться совместно, поддерживать.
Я знаю, что не должен, но плетусь следом за ними. Выхожу из детского центра, следую прямо за Ясмин, останавливаясь чуть дальше автомобиля, в который она усаживает детей. Не остается сомнений, что Ясмин видела, как я шел следом. И как остановился поодаль, чтобы… что? Я даже не знаю, что хочу сделать. По ощущениям — все, на что только буду способен. По факту — просто стою, потому что подойти больше не решаюсь.
Вся злость, скопившаяся с момента выставки и до этого момента, куда-то улетучивается. Я бы хотел быть рядом с детьми, видеть, как они растут и меняются, ловить каждое мгновение Нади. Она сейчас наверняка находится в том возрасте, когда каждый день появляется что-то новое. Помню, как мальчики то учились ходить, то открывали дверцу холодильника, а то доставали муку, чтобы “приготовить” пирог. Я был рядом с ними, я видел, как они растут, я участвовал в этом, а с Надей Ясмин меня этого лишила. Не просто так. За дело. За то, что не смог удержаться. За то, что пока ей было плохо, я развлекался, потому что мог и потому что мне казалось — никто не узнает.
Я не могу отсюда ничего увидеть, потому что Ясмин забирается в машину следом за детьми, но они остаются стоять на месте, не отъезжая. Я как раз собираюсь развернуться и уйти, чтобы мальчики меня не увидели, но дверца машины неожиданно открывается, и я вижу Ясмин. Решительным уверенным шагом она идет ко мне. Останавливается напротив, смотрит равнодушно, хотя по тяжело вздымающейся груди, понимаю, что ей не очень просто.