Развод. Миллионер для сладкой булочки - стр. 1
1
– Хорошо, что ты пришла, малыш, – слышу хриплый и нежный голос своего мужа.
«Малыш», – отмечаю про себя. А меня он так никогда не называет…
А как же он меня тогда называет? Пышечка? Булочка?
Хотя отлично знает, как я ненавижу эти прозвища. Потому что я никакая не пышечка и не булочка, а Мия! Правда, малышом меня тоже, наверное, назвать очень сложно: малыш пятьдесят четвёртого размера, такого же не бывает, правда?
И хотя все журналы сейчас забиты моделями плюс-сайз, красивая и дорогая одежда всё равно продается на каких-то тощих щепок!
Всё это проносится у меня в голове за долю секунды, пока я стою за дверью и подсматриваю в щёлку, что же происходит в спальне.
В моей, чёрт побери, собственной спальне! Как-будто я очутилась в дурном сне и никак не могу проснуться.
Хочется вымолвить хоть слово, но язык и губы не слушаются меня… Стою как набитая дура, и завороженно наблюдаю, как мой горячо любимый муж занимается с кем-то там, в клубке белоснежных простыней, сексом.
Хотя нет, не сексом! Сексом занимаются быстро, грязно, со шлепками и причмокиваниями! А вот так медленно, плавно и проникновенно, как в голливудских фильмах, занимаются только любовью!
Любовью!
И пока осознание этого пронзает мой мозг, как игла, я отчётливо вижу на фоне окна, как мой Слава, приподнявшись на своих сильных и накачанных руках, нежно занимается любовью с распростёртой под ним какой-то женщиной.
Точнее, телом. Я не могу до сих пор воспринять её как отдельного человека. Как личность. Пусть для меня она останется просто безликим телом.
Стройным, красивым. Ухоженным. Телом без лица, потому что его я не могу разглядеть из-за выпирающего края подушки.
Но зато я могу отлично слышать из своего наблюдательного пункта, как мой муж страстно шепчет:
– Какая ты сексуальная, малыш. Не могу насытиться тобой. Какое у тебя тело, – и его бёдра продолжают плавно ходить туда-сюда над этим «малышом».
И тут я понимаю, что в жизни совершенно всё по-другому! Это в книжках и в кино разъярённая жена выскакивает, как вождь апачей из-за угла, и несётся с осколком стекла наперевес к ненавистной любовнице.
Режет её. Калечит. Уничтожает свою соперницу.
А потом уничтоженный и раскаявшийся муж ползёт за униженной и оскорблённой женой на коленях и умоляет развидеть всё то, что она увидела.
И они потом снова живут должно и счастливо. Правда, муж должен сначала хорошенько пострадать и искупить свою вину.
Но у меня нет в руках ни стекла, ни кинжала, и я понимаю, что я до смерти боюсь, что мой муж, мой самый любимый на свете Слава, не поползёт за мной на коленях, извиняясь… А просто бросит мне в лицо равнодушное: «Как хорошо, что ты всё узнала, я как раз собирался тебе всё рассказать… Пышечка…»
И я продолжаю стоять за дверью, опасаясь разрушить это хрупкое равновесие, которое пока существует. Состояние «до», когда у меня ещё был верный и любимый муж, и «после», когда я уже разведённая брошенка, сижу, утирая сопли кулаком в своей пустой красивой квартире, пока мой Слава уезжает в закат на белоснежном лимузине со своим «малышом».
– Какая ты сладкая, малыш, – словно продолжает издеваться мой муж, продолжая свои плавные движения над своей девицей, и добавляет: – Меня безумно возбуждает твоё тело… Не могу им никак насытиться… Такое красивое… Стройное, – и эти слова бьют меня кинжалом прямо в сердце.
Вот что значит самое главное для него? Стройность?
Да это самое оскорбительное и обидное, что я сейчас подслушала!
Значит, моему дорогому Славику не хватает красивого стройного тела?
Я стою, и чувствую, что моё собственное тело как будто нарочно ещё больше увеличивается в размерах, занимая собой всё пространство вокруг. Как поднимающееся из кастрюли тесто…
И мне кажется, что блузка и штаны на мне сейчас лопнут на мне по швам. От стыда и обиды.
Что их хозяйка так запустила себя…
И я всё ещё стою, не зная, что мне делать дальше. Мой ум пока не анализирует, а лишь просто смотрит на всё это со стороны. Наблюдает.
Я слышу страстные стоны этой женщины, я вижу, как её роскошная загорелая ножка чуть ли не в два метра длиной обвивает упругие ягодицы моего мужа, прижимает ещё плотнее его лобок к своему, и он продолжает шептать только в одному ему видимое лицо: