Развод. Личное дело майора Ханина - стр. 24

Но у судьбы были на него свои планы.

В наследство от него остались мы с Машуней.

На лифте поднимаемся на нужный этаж. Дверь открываю своим ключом, не хочу тревожить бабулю. А домработница – соседка по совместительству, судя по времени, уже ушла домой.

- Заходи! – подталкиваю Машку, рассматривающую соседнюю дверь, за которой слышен страшный лай собаки.

Песель там мелкий, но шкодливый и лает противно, визжит как резанный на весь подъезд, если рядом с квартирой кто-то ходит.

- Испугалась? – смотрю на огромные глаза дочурки.

- «Неть», - мотает русой головкой. – Собаку купи!

- У нас дома есть кому тявкать, - обрываю нереальные мечты дочери. В данный момент имею ввиду себя, но не уточняю. А еще не уточняю, что в скором времени у нас и дома не будет, потому что придется выезжать из квартиры после развода.

Дочь обиженно надувает губы.

- Вырастешь, хоть контактный зоопарк заводи! Дед тебе в помощь, - наливаю ложку меда в свой отказ.

- А когда я вырасту?

- Когда лифчик у тебя появится, тогда будешь готова своего песеля заводить! – усмехаюсь я, глядя в абсолютно серьезные небесно-голубые глаза малышки.

- Пришли?! – слышу слабый голос бабушки, исходящий из комнаты.

- Да, бабуля! – кричу громко.

Сердце разрывается от боли и жалости – бабушка сильно сдала, смотреть на нее без тоски в сердце невозможно. Всё чаще лежит, потому что ноги сильно болят. Много спит, потому что давление выгрызает ее сосуды изнутри.

Снимаем обувь на пару с дочей, моем руки, идем в комнату. Перед дверью я, как всегда, останавливаюсь, считаю до пяти, настраиваюсь на позитив.

Бабушка очень чувствительная и сразу улавливает, что я чувствую, думаю, когда гляжу ей в глаза. Она не должна читать в моих жалость.

- Привет, родная! – выдыхаю радостно и захожу в комнату.

- Ариша, девочка моя, как я соскучилась.

- Я тоже, - подхожу, усаживаюсь на кровать рядышком, наклоняюсь, даю себя поцеловать. Целую в ответ. Лицо у бабули прохладное, кровь не греет ее как раньше. Страшно осознавать это.

Маша пытается забраться на широкую кровать прабабки с ногами, и я на нее шикаю.

- Поцелуй бабулю и иди на кухню рисовать.

- А что нарисовать бабуле? – Маша ластится, заглядывает в глаза прабабушке.

- Что хочешь, милая.

- Я деда нарисую, - дочь тычет в фотографию умершего дедушки.

- Хорошо, беги.

Едва дочь убегает, оставляя нас наедине, как бабушка берет меня за руку. Ее руки прохладные, морщинистые, но такие родные, что тепло заполняет меня всю.

- Девочка моя, Аришенька, что случилось? – в хриплом голосе так много нежности, что она цепляет меня и я плачу.