Развод. Цена моего прощения - стр. 27

– Представляешь, нет, – рявкаю я.

– Села и успокоилась, – командует Кир. Я оглядываюсь, вижу удивлённые взгляды посетителей и сажусь обратно.

– Почему раньше молчала? – продолжает допрос.

– А как я должна была тебе рассказать о том, о чём не знала?

– Ясно.

Официант приносит заказ и как-то быстро сбегает.

– Ешь, – опять командует Кир.

– Есть сэр.

Мы молча жуём, не глядя друг на друга. Боже, что за сложный характер! И к чему были эти сотрясания воздуха, если он всё равно не поверил.

– Значит так, – говорит Кир, как только заканчивает обедать. – Сейчас мы едем к твоей матери…

– Нет.

– Я сказал “да”. Мы едем к твоей матери. Я должен посмотреть, где жил Ваня. А потом едем домой. Всё ясно?

– Ясно.

Мы встаём и выходим из кафе. Машина уже готова. Кирилл недовольно осматривает колеса, но вариантов нет. Садимся.

Кто бы мог подумать, что он всё это затеял ради Вани. Неужели он действительно заинтересован в его судьбе. Но глядя на его суровое лицо со шрамом, ощущение, что ему всё равно. И меня внезапно озаряет.

А что, если он сам из детдома? Может, поэтому он такой грубый и общаться не умеет и "Дом ребёнка" спонсирует?

Смотрю на него внимательно. Пытаюсь представить себе, какой он был маленький, как Ваня и жил один без папы и без мамы. И мне становится его безумно жалко. Это же надо какой он сильный, не сломался, ещё и успешным каким стал. Если, конечно, моя догадка верна.

– Адрес.

– Строительная пять.

Наш посёлок небольшой, его можно за час объехать по периметру, а по диагонали и того меньше. За десять минут доезжаем до нужной улицы. Здесь находятся старые двухэтажки. Дома облезлые, район старый, неблагополучный. Везде растаявшая за день грязь чавкает под ногами, и на мои белые кроссовки быстро налипают комья земли.

Иду впереди. Хочется сбежать отсюда, но сзади идёт Кир и шагу в сторону сделать не даст. По привычке жду насмешку или издёвку, но он молчит. Заходим в подъезд. Здесь воняет мочой и сыростью. Поднимаемся по лестнице. Здесь ничего не изменилось. Только если всё стало страшнее. Дверь в квартиру приоткрыта. Толкаю её и ужасаюсь. Здесь невозможно жить. Пол покрыт толстой коркой грязи, даже краски не видно. Когда я жила, хотя бы иногда мыла. Я сжимаюсь в комок, не хочу идти дальше, но Кир толкает в спину.

– Иди.

Это что особая форма садизма?

Прохожу в зал. Советская стенка с разбитыми стёклами, обшарпанный разложенный диван, будто его с помойки притащили. А на диване мама сидит…или, вернее, то, что от неё осталось.

–Чё припёрлись? – шамкает она как старуха, а ведь ей сорок пять.