Разрыв-трава. Не поле перейти - стр. 62
Все меньше нравилось Максе жить в степи, сонная тишина опостылела, все сильнее тянуло его в деревню, к людям. И когда Лучка, приехав на заимку, неловко улыбаясь и смущенно теребя кудрявую бородку, сказал, что тесть велел его рассчитать, потому что на заимке, мол, летом работы мало и на двоих – Федоску и Татьянку, – Максим даже обрадовался.
– Вот и ладно! – весело сказал он.
Солнце уже село. С гор потекли потоки свежего воздуха, горького от запаха трав, жара схлынула. Татьянка, босая, в старом распоясанном для прохлады сарафане, разжигала во дворе огонь, собираясь варить ужин. Она обернулась, с тревожным недоумением взглянула на Максю, и он сразу вспомнил, что где-то ходит-бродит живой, невредимый Стигнейка Сохатый, способный сотворить любую пакость, – вспомнил и хмуро спросил:
– Он что, твой дорогой тесть, боится поубытиться?
– Как будто не знаешь моего тестя! Надоело мне с ним лаяться. – Лучка сердито плюнул. – Но ты не думай… работу тебе в деревне подыскал.
– Подыскал? – Татьянка села у огня на корточки, обтянула колени сарафаном. – Ты обо всем подумал, братка, все по-умному решил. А спросил нас с Федосом, хотим ли мы на твоего тестя спину ломать? Уйдет Максим, нас тут не удержишь.
– Даже грибы стали на дыбы! – пошутил Лучка.
Но Татьянка шутку брата не приняла.
– Надо – сам тут живи. И так страху натерпелись…
Максим приложил палец к губам, укоризненно качнул головой, однако Татьянка, ничего не заметив, выпалила:
– Лишит Сохатый жизни – тогда спохватишься!
– Сохатый? Как так – Сохатый? – Лучка круто повернулся к Максе, в глазах – недоверие.
– Сохатый… – Макся, стыдясь за скрытность, хотя и вынужденную, яростно потер ребром ладони переносицу. – Был он у нас, Сохатый.
– Давно?
– Давненько.
– И ты помалкивал? Скрывал от меня? – Лучка горько усмехнулся. – Не ждал от тебя этого, Максюха. Не ждал.
Суковатой палкой Лучка разворошил огонь, пламя опало, и густые тени залегли в его глазницах, от этого лицо стал казаться изможденным, постаревшим.
– Нечего обижаться. Сам понимаешь, зверя на тропе сторожить надо молча.
– Понимаю, как не понимать, – тихо, хмуро думая о чем-то другом, сказал Лучка.
До ужина он сидел у огня молча, разгребал палкой угли, шевелил бровями и угрюмо смотрел себе под ноги. Макся тоже молчал, чувствуя себя виноватым перед ним. И когда, поужинав, они остались у огня вдвоем, сказал Лучке:
– О Сохатом смолчал зря. Каюсь. Но я просто не думал, что это тебе в обиду.
– Ты легко судишь – в обиду! Если хочешь знать, клубочек тут запутан такой, что и концов не найдешь. Намедни, к примеру, зазывает меня в гости Харитон Пискун. Ласковый, обходительный. Водки на столе – залейся. О жизни разговор ведем. Умен мужик, ох умен! Втолковывает мне: скоро новой власти крышка. Не прямо говорит, но все понятно.