Разрушитель божественных замыслов - стр. 62
– Пространственный карман.
В глазах мага мелькнуло узнавание, он выхватил заплечный мешок из рук агента АДа и велел:
– Приходи через час.
Это время Алеш потратил на покупку эликсиров и продажу ненужных амулетов. Он надеялся разжиться амулетами у сенгуров, туда он собирался пойти дальше. Кроме того, он хотел нанять сотню воинов-мутантов для перехода в нижний слой.
Через час он с обновленным мешком вступил на портальную площадь. Кинув нищему монету, Алеш направился к портальной площадке. Там, терпеливо дожидаясь своей очереди, стояли перед сборщиком платы за пользование порталом караваны и одиночные отправленцы, как и он. К нему подошел полудемон и сунул в руки письмо. Прокс удивленно повертел его перед глазами, а полудемон пояснил:
– От Цу Кенброка, – после чего затерялся в толпе.
Спрятав письмо в пространственный карман, чтобы легче потом было достать, Алеш оплатил отправку и вступил на портальную площадку. Случайно вскинул взгляд на очередь у регистрации и встретился с полными слез глазами Листи. Та заметила его раньше и с болью смотрела на него, кусая губы. Его сердце ухнуло в бездну, но в следующий миг он перенесся в Стеклянную пустыню.
Он выплыл из темноты, пребывая в сильном смятении, мысли метались, не желая остановиться на чем-то одном. Чувства рвали ему душу и совершали скачки от гнева и удивления до радости и жалости и сильного желания вернуться, накричать, объясниться, понять, простить, обнять и проститься. Сердце билось, и его стук отзывался болью в голове и набатом в ушах, а в глазах было темно. Он без сил опустился на площадку и закрыл глаза. Потом тихо запел колыбельную, что пела в детстве ему мать, когда он боялся остаться один в темноте. Алеш отрешился от всего. Словно непреодолимой стеной отгородился образом матери от мира, от своих печалей, от Листи, что так неожиданно снова появилась в его жизни. Был только он и молодая мать, какой он ее запомнил, какую он всегда любил в глубине своего очерствевшего сердца.
Тихо звучала спокойная мелодия, она лилась медленным ручейком, принося успокоение и умиротворение, мысли перестали хаотично прыгать с одного на другое, а чувства обрели ровность и перестали кровоточить. Он понял, что больше не годится для прежней работы, Алеш стал по-настоящему человечным, но это, как ни странно, не расстроило его, как профессионала, оказавшегося профнепригодным, а, наоборот, принесло облегчение, утверждая его в правильности выбора.
Он прекратил петь, встал, посмотрел на дрожащий за рекой горизонт, где простиралась бесконечная пустыня, и вычеркнул из жизни непрощение, обиду, тоску о потере чего-то, что ранее было привычным и даже казалось дорогим, что глубоко пряталось и только сейчас проявилось в его чувствах. Он понял, что отпустил Листи окончательно, и подивился прозорливости Кромы.