Разговор с отцом - стр. 4
Так, засыпая с утомленным солнцем, я видел с высоты отцовских рук загадочно молчавшие, но породнившиеся с моим детством книжные полки, за которыми дружелюбно темнели корешки книг. С тех пор я всегда инстинктивно стремился к тому, чтобы моя жизнь вписалась в панораму тех книжных башен с их запасами неведомой премудрости, с их далью кем-то прожитых жизней, свернувшейся за стеклами. Через лет шестьдесят после тех прогулок по кабинету, в 2008 году, в Италии мой 22-летний сын, не ведая об этом раннем впечатлении, напишет стихотворение Моему отцу. Привожу отрывок в оригинале:
(Авторизованный перевод)
СЫН АКАДЕМИКА. ДВА СВИДЕТЕЛЬСТВА
Взрослея, мы вступаем в мир разных реальностей, где одному утверждению противостоит непременно другое, и в разговоре, скорее даже в споре с отцом, который проходит через мою жизнь, я слышал их оба. Я старался прислушаться к ним, объяснить их для себя, объяснить отца себе. Начав уже с самой фамилии, которую унаследовал.
Нельзя сказать, что имя советского критика Корнелия Зелинского было так уж известно. Оно уступало двум другим его знаменитым однофамильцам. Узнавая мою фамилию, меня неизменно спрашивали: а не сын ли ты (вы) академика Зелинского, который изобрел противогаз? Вопрос следовал за мною по пятам все детство, отрочество и прочие университеты. Однако после того, как настоящий сын знаменитого химика, Андрей Николаевич Зелинский, опубликовал в альманахе «Контекст-78» обширную статью Конструктивные принципы древнерусского календаря, а мое имя уже как-то просочилось в церковную среду, спрашивали иначе: а не вы ли автор той замечательной статьи? Нет, не сын и не автор. Был еще и другой дежурный вопрос, правда, среди ученых гуманитариев: а не родственник ли вы известного русско-польского филолога Фаддея (Тадеуша) Францевича Зелинского? Я спросил как-то отца. Он сказал: если и родственник, то очень дальний.
Но все это было в давно ушедшее время, и я привык думать, что имя отца давно затерялось среди других некрупных литературных имен. Нет, после переиздания его книг кто-то из нового поколения критиков, погрузившись в историю литературы прошлого века, как-то захотел о нем вспомнить.