Райское место - стр. 20
И он указал ей на винтовую лестницу, ведущую на второй этаж.
– Я наконец добился права оборудовать для себя помещение под крышей и теперь провожу там больше времени, чем в собственном доме.
Мод поднялась в просторную мансарду, где стояла кровать и висели полки, забитые книгами.
– Вон та дверь ведет в ванную; если хочешь, можешь зайти и освежиться.
– Значит, здесь ты и живешь? – спросила Мод, указывая на кучу одежды, сваленную в кресло.
– Ну, почти. Даже зимой, когда парк закрыт для публики, мы-то продолжаем работать.
– Иными словами, ты никак не развлекаешься? Нигде не бываешь, никого не принимаешь у себя, никакой личной жизни, только вот этот тесный рабочий мирок?
– Это моя жизнь, мама, и другой я не желаю.
– Смотри, как бы тебе не кончить одиноким старым волком. Иногда ты мне очень напоминаешь Этторе.
Лоренцо ответил растроганной улыбкой: он сохранил о своем чудаковатом дедушке только самые добрые воспоминания.
– Всем этим я обязан ему.
– Нет, этим ты обязан только себе, ведь сама земля ни на что не годилась.
– Очень даже годилась – доказательство налицо.
С этими словами Лоренцо скинул с кресла одежду и жестом предложил матери сесть.
– Он обожал природу, и, пока еще мог водить машину, мы с ним совершали долгие прогулки по Большому Парадизу[9]. Как ни жаль, но в последние годы его замучил ревматизм, и он уже не мог передвигаться, зато его навещали старые друзья.
– А я всегда волновалась, когда ты мне говорил, что не знаешь, кто приедет за тобой на вокзал. Однажды я даже позвонила ему, чтобы обсудить эту проблему, но он послал меня подальше. Он так и не простил мне, что я снова вышла замуж, родила других детей, – считал, что я слишком быстро забыла Клаудио. Послушать его, так мне следовало всю жизнь носить траур и жить под его крышей. Ты представляешь? А я была молода, и мне хотелось совсем другого, не могла же я похоронить себя заживо в доме сварливого старика. Короче, с тех пор он больше не желал иметь со мной дел, но потребовал, чтобы ты приезжал к нему раз в год: он, мол, хочет убедиться, что ты растешь в хороших условиях. Как будто я могла тебя обидеть!
Мод уселась в кресло и, подняв голову, пытливо взглянула снизу вверх на сына. Он понял, что она улучила эту короткую паузу в их откровенной беседе, чтобы задать ему очень важный, волновавший ее вопрос.
– Ты когда-нибудь рассказывал деду о своих… сложных отношениях с Ксавье?
– Нет, мама. Он счел бы кощунством, если бы я вслух произнес это имя у него в доме. Его возмущала сама мысль о том, что у меня может быть отчим. По крайней мере, он никогда ни о чем меня не расспрашивал, только сказал однажды, что я могу во всем ему довериться, и на этом закрыл тему, больше никогда к ней не возвращался. Он предпочитал говорить со мной о моем отце, словно считал своим священным долгом хранить память о нем, и каждый раз это была другая история и новые подробности. Дед хотел, чтобы я все знал о нем, – он ведь понимал, что сам я был тогда младенцем и не мог его помнить. А еще он показывал мне фотографии – у него была целая куча альбомов…