Рассказы по истории Древнего мира - стр. 91

О, как умолял его Геродор остаться!

– Подумай, учитель, – говорил он, показывая на уже готовую мраморную модель головы Зевса, – кто, кроме тебя, сможет воплотить твой замысел в слоновую кость и золото? Твоя статуя должна украсить храм общеэллинской святыни в Олимпии.

– Но я афинянин. Моя родина грозит мне бесчестием. Если я не явлюсь, меня объявят вором. И сможет ли вор работать над статуей отца богов?!

– Но там на тебя набросятся недруги. Я слышал, что обвинителем стал твой бывший ученик Менон.

– Он хотел быть моим учеником, но им не стал, – отозвался Фидий. – Я отослал его за неспособность.

– Но такие ничтожества более всего опасны, – проговорил Геродор. – Враги будут тебя терзать, как злобные псы. Вправе ли ты сам подставлять себя этой своре? Ведь ты слава всей Эллады!

– Кончим об этом, – сурово проговорил тогда Фидий. – Я знаю твою преданность. Твои доводы разумны. Но я – заложник Афин. Если я не вернусь, тень падет не только на меня, но и на моего друга Перикла.

Случилось то, что предрек Геродор. Разве можно оправдаться перед людьми, ослепленными ненавистью?

Пятьсот гелиастов[113], разбиравших донос ничтожного сикофанта[114], якобы наблюдавшего, как Фидий, садясь в Пирее на корабль, сгибался под тяжестью золота, видели в исполнении своих обязанностей средство удовлетворить страсти и предрассудки. Доказательством вины Фидия было для них уже то, что он отправился в Олимпию, во враждебный Пелопоннес. Им ничего не говорило то, что Фидий был приглашен украсить общеэллинское святилище. Им неважно было, что обвинение сразу же было опровергнуто: ведь Перикл, хорошо знавший своих сограждан, посоветовал в свое время другу сделать золотые части статуи съемными, и, когда перед ними было взвешено снятое с тела богини золото, все увидели, что все 40 талантов металла на месте. И все равно процесс длился еще целый месяц. Сначала обвинители принялись говорить о краже слоновой кости, но, когда и это обвинение было отметено, судьи приговорили его к тюремному заключению за святотатство. «Он оскорбил Владычицу, – говорилось в судебном постановлении, – изобразив на ее щите Перикла и себя самого».

Фидий был убежден, что судьи оттягивали время, выдвигая одно обвинение за другим, ибо получали за каждое заседание по два обола. Деньги доставались без труда. Можно было не долбить каменистую землю, не раздувать горн, не бить молотом. Два обола только за то, чтобы сидеть, слушать и голосовать. «Значит, Перикл ошибся, платя за участие в работе совета и заседания в суде? – мучительно думал Фидий. – И лучше было бы, если бы право суда принадлежало знатным? Но ведь и их можно было подкупить: недаром ведь триста лет назад поэт Гесиод назвал судей-аристократов «пожирателями подарков».