Размер шрифта
-
+

Рассказы о привидениях - стр. 3

, у меня дома для вас кое-что нашлось бы. Это в какой-то сотне ярдов.

Мгновенно в голове у Деннистона вспыхнули давно лелеемые мечты о том, как ему попадаются где-то в нехоженом уголке Франции бесценные манускрипты, – вспыхнули и тут же погасли. Какой-нибудь обычный миссал года приблизительно 1580-го, от Плантена – вот о чем, вероятно, шла речь. Вряд ли в такой близости от Тулузы сохранился хоть один уголок, не обысканный коллекционерами. Но в любом случае было бы глупо не пойти; а то потом замучаешь себя упреками. И они отправились. В пути он вспомнил о непонятном поведении причетника – его колебаниях и внезапной решимости – и, пересилив неловкость, задал себе вопрос: что, если его спутник замыслил заманить богатого англичанина в ловушку и покончить с ним? И он, затеяв с причетником разговор, стал довольно неуклюже намекать на то, что завтра утром к нему приедут двое друзей. Как ни странно, это известие явно освободило причетника от снедавшей его тревоги.

– Хорошо, – промолвил он чуть ли не с радостью, – это очень хорошо. Месье встретится с двумя друзьями, они все время будут рядом. Путешествовать в компании – это самое лучшее… иногда.

Последнее слово бедняга добавил чуть погодя и после снова впал в грустную задумчивость.

Вскоре показался дом причетника: больше соседских, каменный, с резным гербом над дверью, а именно гербом Альберика де Молеона, потомка по боковой линии (как говорит мне Деннистон) епископа Жана де Молеона. Указанный Альберик служил каноником Комменжа с 1680 по 1701 год. Верхние окна были заколочены, и на всей усадьбе, как и на остальном Комменже, лежала печать упадка и запустения.

У дверей причетник немного помедлил.

– Но может быть, – проговорил он, – у месье все же нет времени?

– Да нет же… времени полно… до завтрашнего дня я совершенно свободен. Давайте посмотрим, чем вы располагаете.

Тут дверь открылась, и в проеме показалось лицо – молодое, в отличие от лица причетника, но тоже отмеченное заботой; только это был не страх за себя, а забота о благополучии другого человека. Очевидно, передо мной стояла дочь причетника, и, если оставить в стороне выражение лица, ее можно было назвать красавицей. Увидев при отце физически крепкого провожатого-иностранца, она заметно приободрилась. Между отцом и дочерью состоялся краткий разговор, из которого Деннистон разобрал лишь реплику причетника «он смеялся в церкви», на что девушка ответила взглядом, исполненным ужаса.

Но в следующую минуту они оказались в гостиной – небольшой комнате с высоким потолком и каменным полом; в огромном камине пылали дрова, по стенам бегали отсветы. Высокое, едва ли не до потолка, распятие на стене делало комнату похожей на молельню; тело Спасителя было раскрашено в натуральные тона, крест был черный. Под ним стоял сундук, довольно старый и основательный, и, когда в комнату внесли лампу и расставили стулья, причетник, все больше волнуясь, извлек из него, как показалось Деннистону, большую книгу, которая была завернута в белую ткань с примитивной красной вышивкой в виде креста. Еще в обертке книга заинтересовала Деннистона своим размером и формой. «Для миссала слишком велика, – подумал он, – а для антифонария не та форма. Может, все же это окажется что-то недурное». Тут причетник открыл книгу, и Деннистону стало ясно, что перед ним наконец находка не просто недурная, а поистине превосходная. Это было большое фолио, переплетенное, вероятно, в конце семнадцатого века, с тисненными золотом гербами каноника Альберика де Молеона по обеим сторонам. Количество листов приближалось, наверное, к ста пятидесяти, и к каждому была прикреплена страница иллюминированного манускрипта. Подобная коллекция не грезилась Деннистону даже в самых смелых мечтах. Десять страниц из Евангелия с картинками относились году к семисотому, не позднее. Имелся полный комплект миниатюр из Псалтири наитончайшей английской работы тринадцатого века, а кроме того, то, что, пожалуй, было лучше всего: два десятка страниц латыни унциального письма, в которых Деннистон, судя по нескольким разрозненным словам, сразу опознал какой-то неизвестный и очень ранний патристический трактат. Не был ли это фрагмент «Изречений Господних» Папия – трактата, о котором известно, что в последний раз его видели в двенадцатом веке в Ниме?

Страница 3