Расскажу… - стр. 16
Вот уж поистине ощущение творчества начиналось со встречи: то, как меня встречали, как я подъехала к гостинице, где уже ждал ассистент, то, как меня подняли в номер. Вторым режиссером была Лариса, жена Тарковского. Очень красивая, очень интересная женщина, которая была его другом, помощником, соратником. Она стала мне рассказывать, какой я должна быть, сказала, что у нас будет обязательно встреча с Андреем, но что сейчас он занят, что фильм снимает великий Юсов. Но я с ним была уже знакома по фильму «Я шагаю по Москве». Поэтому для меня это уже был родной оператор.
Наконец я встретилась и с Андреем. Он был уже совершенно не тем, который сидел в кафе «Националь». И не тем, который был в кабинете. Нервный, издерганный, очень серьезный, ставший старше, мне кажется, лет на десять. И какой-то другой. Сказал: «Давайте я вам покажу. Вы когда-нибудь здесь были или нет?» – «Никогда». – «Видели храмы?» И тут он меня стал «окунать» в атмосферу нашей старой Руси, нашей религии и нашей истории. «Андрей Рублев» – это практически приобретение наших исторических корней, которые аллегорически и чисто эмоционально каким-то образом переплетены с мучениками. Мученичество Андрея Рублева, наверное, наложенное на внутренние муки Андрея Тарковского, который удивительно трагично и нервно воспринимал мир через свою реальность, через свою призму. Он показывал нам этого великого художника, который писал иконы, и абсолютно проникал в суть происходящего на иконе. И каким-то образом сам восходил до Иисуса Христа, до его распятия, до его мук.
Это все настолько слито с русской нашей зимой, которая, естественно, никогда не могла быть на земле, откуда Иисус. Но было вот это что-то аллегорическо-мученическо-страстно-сильное, эмоционально приподнятое и заряженное всей группой на какое-то высокое творение. Пожалуй, я редко встречала такое за всю жизнь.
И я прониклась тем, чем особенно был заряжен сам Тарковский. Вот если говорить о его уникальности, о его величии, о его вкладе в историю кинематографа, наверное, суть именно в этом. У него какая-то невероятная глубина человеческая, которой он заражал всех вокруг.
Три дня съемок Марии Магдалины. Позже, когда уже у меня был приз за фильм «Это сладкое слово Свобода», приз за фильм «Дядя Ваня», серебряная раковина, приз за фильм «Пришел солдат с фронта», где у меня главная роль (правда, мне не дали Государственную премию, но тем не менее фильм был награжден), после всех этих наград, признания, массы ролей в театре, звонок: «Ирина, в Бельгии будет проходить Неделя советского фильма, куда можешь поехать ты с фильмами “Дядя Ваня” и “Андрей Рублев”. На неделю. Согласна?» Я: «Ой! Как может быть “нет”? Конечно “да”, но мне нужно письмо в театр, ну, чтобы разрешили». Я, как оголтелая, приезжаю в Госкино, забираю это письмо, еду к нашему директору К. А. Ушакову, его все называли Паняишли, то есть «понимаешь ли» – такая у него была присказка. Он говорит: «Куда тебя отпускать? Куда за границу? Надо в театре, поняишли, работать. Нечего ездить по заграницам». Я говорю: «Ну, Константин Алексеевич, ну я вас очень прошу, это как можно скорее нужно решить…» Он мне «Иди-иди». И письмо мое – в стол.